Анна Брэдстрит - Поэзия США

Наш Том Болвэйн о прошлый год
Шесть полных лет, как вел приход,
И понял вдруг, — как ни вертись,
Пора женой обзавестись.
Все ближние, обдумав трезво,
Мисс Чванли указуют резво,
Ту, что, господний чтя завет,
Младых презрела живость лет
И посему годна в подруги —
Суть в христианские супруги.
Том что получше облачив,
Парик повыбив и подвив,
Пыль с пудрой сдунувши с манжет,
Весь в черное стоит одет —
Сиречь костюм и облик Тома
Как в день вручения диплома.
Коня изрядного достал он,
Со стремени садиться стал он
И уговаривать предмет
Поехал. С ним и дьякон сед.
И преторжественно рядком,
Ошую дьякон, справа Том,
Точь-в-точь с оруженосцем рыцарь,
В любови трюхают открыться.
А по приезде, поклонясь,
В высоком штиле обратясь,
Наш пастырь вывел — несть причин
Для одиночества мужчин,
И видит долг его служенье
В пложении и размноженье;
И — со смирением к судьбе —
Здесь Еву зрит он по себе
И рад помощницу найти,
Чтоб на юдольном на пути
С ней искупить елико можно
Адамов грех нечужеложно.
Короче — съединил в одно
Их пастор. Так и суждено.
И вот приходский весь народ
Участье в торжестве берет,
И по решенью всех подряд,
Посколь священник стал женат,
Ему, порассуждав, приход
Пять фунтов набавляет в год.
Для встречи пастырской супруги
Собрался цвет всея округи,
Желают счастья и добра
И молодой кричат «ура».
В собранье, дома и в гостях
Она на первых на местах,
А в храме вовсе уж почет —
Скамья пред кафедрою ждет.

Вы, дерзки Альпы, кои без препон
Тесните день и тмите неба склон,
Ты, галльский флаг, несущий с этих круч
Смерть королям, а нам свободы луч, —
Не вас пою. Мой понежней предмет.
Не знавший муз, досель он не воспет,
Хотя достоин, несравненный, он
Жарчайших поэтических пламен.
Воспой его, пиит, поправший страх,
Метавший гром в эпических полях!
И ты, поющий за полночь певец,
О влаге, веселильщице сердец!
И ты, что дамы ради тратишь пыл,
Поя восторг, который не испил!
И я восславлю в назиданье всем,
Что́ поутру и всякий вечер ем —
Драгой мой Пудинг! Миска, приходи,
Порадуй нёбо, вздуй огонь в груди!
Тут с молоком, еще струящим пар,
Смешался тот без помощи опар,
Чей гордый норов молоко уймет,
Дабы потом не пучило живот!
Так потеки же, песнь, сладка, гладка,
Как сок живой, по взгорку языка!
Коль мягки крошки, слог мой возлюбя,
Вззвенят, катаясь, как внутри тебя,
То даже имя грубое твое
Кастальски девы примут как свое —
Ему, кому доселе славы несть,
Воздаст поэт и все окажут честь.
Но в первости — времен увяжем нить,
Дабы твой род и предков проследить.
О, что за скво прелестна и в кой век
(Пока Колумб свой не провидел брег)
Тебя открыла миру? Славный труд
Был безымян. Но имя нарекут.
Церера смуглая в тумане дней
Смолоть маис решилась меж камней,
Сквозь сито дождь просеять золотой,
Муку смешать затем с водой крутой
И эту смесь — проворно ну тереть!
И смесь разбухла, начала пыхтеть,
Потом расти, вздыматься, воркотать,
Комки сухие внутрь себя глотать,
И ложкой каждый был растерт комок,
И вот состав густой возникнуть смог.
Когда б неведомое имя скво
Всплыло к певцу, — столь дивно мастерство
Восславил я б и восхвалил замес
И пудинг бы поднялся до небес.
И если Иллу я воспел доднесь,
Ей нову добродетель ставлю здесь, —
Нет, — не в Перу́ лишь — восхвалять теперь
Пристало миловидну солнца дщерь,
Но всюду, где лиет лучи оно,
Ей всё и вся воздать хвалы должно.
Драгой мой Пудинг, ну не в дивный ль миг
В Савойе ты передо мной возник?!
Хоть избродил я мир витым путем
И всяк мне край — свой, каждый дом мне — дом,
Я отскитался, дух пришел в себя.
Мой давний друг, приветствую тебя!
Вотще я проискал и невпопад
Тебя в Париже! О развратный град!
Там Вакх бесстыжий, пьяных орд кумир,
Чуть из пещеры, а уже за пир.
Копченый Лондон вымочен в чаю,
Там янки не найдет и тень твою,
Названием и тем бы был задет
Сей город. Королевский бы декрет
Последовал. Ведь бьет сырая дрожь
Края полночны, ты туда не вхож;
Ты, друг, хотя роскошен и могуч,
Взыскуешь мягкий дождь и теплый луч.
А здесь, пусть и от дома удалясь,
Мы встретились, ликуя и смеясь;
И ты тут! Чуть мелькнул твой желтый лик —
Индейской кожи цвет признал я вмиг!
Ни век тебе, ни почва не вредят,
Ни снег альпийский, ни турецкий смрад —
Везде, где кукуруза прорастет,
Ты царствовать рожден из рода в род.
Но человек изменчив, он посмел
Тебя именовать, где как хотел:
Polanta левантинец, а француз
Polante, конечно же, на галльский вкус.
Да и у нас — о, стыд мне в свой черед! —
«Затиркой» пенсильванец тя зовет,
А где Гудзон, бельгийцы где живут,
Тебя suppawn, съедая, обзовут.
Все это наглость — истины тут нет,
Уж я-то знаю это с юных лет.
Ты — Hasty Pudding скорый, заварной,
Тебя отец, бывало, с пылу мой,
Сторонник твой неистовый, снимал
И так твое названье понимал:
«Кипящий скоро на жару котел
Маисовый в себя берет помол,
И тот мягчает скоро, а потом
К столу хладится скоро молоком.
Разрезать — боже упаси! И нож
Скрежещущий в такую плоть не вхож;
Лишь ложке гладкой, пригнанной по рту,
Дано приятну черпать густоту
Из полной миски, выше всех похвал
Обеденный свершая ритуал».
Да! это имя, мой прекрасный друг,
Для слуха янки — гордый ясный звук.
Но нёбо с сердцем чистые мои
Всё ж боле ценят качества твои.
О! Есть хулители, и клевету
Они возводят, мол, ты — корм скоту.
Двусмысленная шуточка — бог с ней! —
Мол, человеки вроде бы свиней.
Паскудно слово мне ль не презирать? —
С животным благ не стыдно разделять;
Вот молоком корова для питья
Доится мне — теленок разве я?
И выше ль гений взбалмошных свиней,
Ядущих пудинг, мудрости моей,
Коль стих мой в похвалу щедрот твоих
Куда складней похрюкиванья их?
За песнь не жду награды от тебя,
В тебе ведь восхваляю и себя;
Тебя любил отец, и пользы для
Он кукурузой засевал поля,
И, здоровущий от щедрот твоих,
Он граждан породил десятерых —
Рожден и я был под твоей звездой,
Костяк зерном индейским крепок мой.
Прелестны зерна, всяко вы сладки!
Вари вас, жарь, туши или пеки —
Любое блюдо сладостным почту,
Но Скорый Пудинг все же предпочту.
С тобой бороться succotash готов,
Смесь недоспелых зерен и бобов.
И хоть он маслом желтым умащен,
И хоть округ него лежит бекон,
И хоть сие прославлено молвой,
Мне лучше миска, полная тобой.
Лепешку кукурузну я снедал
В Виргинии. Маисову — едал.
Вкусны и та и та — в обеих сих
Похоже вещество и слава их;
А в Новой Англии в последню класть
Привыкли тыкву — этак часть на часть,
Что вкусу лучше, добавляя сласть.
Но ставьте предо мною горячи
Хоть круглы клецки прямо из печи,
Хоть «в торбе» пудинг, чью палящу грудь,
Обильну жиром, янки любят — жуть!
Шарлотку, где, под корочкой светя,
Спит яблоко, как в матери дитя,
Хлеб желтый, чье лицо точь-в-точь янтарь,
Всю снедь индейску, что едали встарь, —
Бог с ним со всем. Мне Пудинг — фаворит.
И ложка лишь к нему моя летит.