Анна Брэдстрит - Поэзия США

Деревья грусти, на закате дня
в моей печали будьте мне опорой.
Вы были и остались для меня
Поющею надеждой и опорой.

Ну-ка, брат, возьмемся снова,
принимай-ка кладь!
В Судный день падут оковы —
долговато ждать!

Бог душой запасся впрок,
нам душа пошла не впрок.
Хватит с нас, не выдаст бог!
Эй, наддай, браток!

Как по мягким облакам,
по тюкам найдем дорогу
прямо к божьему порогу —
ждать до Страшного суда долговато нам!

Ну-ка, с горем пополам
навалились
здесь и там!
Ждать до Страшного суда долговато нам!

Бог душой запасся впрок,
нам душа пошла не впрок.
Хватит с нас, не выдаст бог!
Эй, наддай, браток!

Ленивым небесам свои права
отстаивать у ночи недосуг:
все ниже солнца золоченый круг,
все ближе час ночного торжества.

Все ближе пир луны, людей и псов
и южных духов долгожданный миг, —
глаза как кровь, к губам прижат тростник,
душа звучит в слиянье голосов.

Визг лесопилки, оглушавший край,
затих, едва отбой пропел гудок,
и тишина раскрылась, как цветок,
над пашнею, сулящей урожай.

И пирамида щепок чуть видна
сквозь дым, и лес мерещится в дыму, —
но только пни свидетельство тому,
что́ пело здесь в былые времена.

А люди… люди ночи напролет
про трех волхвов и пышный караван,
про страусов и мага дальних стран
поют, как встарь, над топями болот.

Они поют, и сосны в полный рост
дрожат, как струны, вторя голосам.
Они поют, и к темным небесам
возносят вечер, достигая звезд.

О вы, чья песня, как смола, чиста
в священном, вечном шепоте ветвей, —
верните юность узницам полей,
в тростник вдохните чаянья Христа.

Тир, Ниневия,
Вавилон,
Вы исчезли,
Словно сон.
Стали прахом
Города,
Не оставив
Ни следа.
Только ветры, воя
В вековой пыли,
Весть о них из прошлого
Принесли…
И другой был Мемфис
На заре времен,
Но прошли столетья,
И разрушен он.
Пусть и этот Мемфис
Сдует ураган,
Миссисипи смоет
В океан,
Пусть навеки сгинет он
Без следа,
Как и те, забытые
Города.

Бросишь ли Псалтырь, если вспыхнет пламя,
Бросишь ли Псалтырь, брат? —
Нет, молиться я буду вместе с вами,
Вместе попадем мы в райский сад,
Ты простишь нас, грешников, о Господь!

Бросишь ли тогда ты свою подружку,
Бросишь ли ее, брат? —
Нет, покрепче я обниму старушку:
Здесь такие девочки нарасхват,
Темненькие девочки, о Господь!

Бросишь ли ты петь, если Мемфис рухнет,
Бросишь ли ты петь, брат? —
Буду петь, пока глотка не распухнет,
Буду бить по клавишам сто раз подряд,
По разбитым клавишам, о Господь!

Бросишь ли кирку, если Мемфис смоет,
Бросишь ли кирку, брат? —
Если смоет все, негр опять построит,
Но на этот раз уж пускай стоят
Белые громадины, о Господь!

Бросишь ли ты пить в ураганный ветер,
Бросишь ли ты пить, брат? —
Нет, опять в кабак я приду под вечер,
Налакаюсь так, что сам не рад, —
Брошу ли я пить, о Господь!

Бросишь ли ты карты, когда все сгинет,
Бросишь ли ты их, брат? —
Если кто-нибудь мне деньжат подкинет,
Если чудом стану я богат,
Все спущу до цента, о Господь!

Уцелеет Мемфис
Иль пойдет на дно,
Черным, как известно,
Все равно.
Простоит он тридцать
Или триста лет,
Нам с тобой, приятель,
Дела нет.
Станут прахом новые
Города,
Не оставив в памяти
Ни следа,
Только ветер, воя
На краю земли,
Будет петь по-прежнему
В их пыли.

Явился Слим на небеса,
С улыбкой, весел и бодр.
— Славный ты парень, ей-богу, Слим, —
С улыбкой сказал ему Петр.

— Ты шлялся, бродяга, всю свою жизнь,
Закончен земной твой путь,
Но можешь пошляться еще разок,
Прежде чем здесь отдохнуть.

А чтобы ноги свои поберечь,
Вот эти крылья приладь.
— Спасибо, Петр, — отвечает Слим
И улыбнулся опять.

— Послушай-ка, Слим, —
продолжает Петр, —
Ступай ты ко всем чертям.
Осмотришь ад и дашь мне отчет,
Чем занимаются там.