Анна Брэдстрит - Поэзия США

(…к ней прикоснувшись, знаешь, кто она —)

Они коснулись, может быть, разгадки.
Антарктика и Арктика страны —
щедрая плоть под исполинским ливнем;
глаза как фьорды, и о «фордах» речь.
Как не промчаться на такой лошадке,
как грудь ее руками не разжечь —
серебряную, дымчатую, — мимо
Долины Спящих, — и обрящешь Юг
и Запад, — мчусь я полночью родимой,
от керосина уносимый ламп
(о Ночь, меня повергшая на лоно!),
забыв во сне ее прозванья штамп.
Что налетает — поезд или пламя?
Но из ее груди я слышу вопль.
Под гривой ветра детский плач в вигваме —
но разлетелась тех династий опаль.
Мертвое эхо! плоть ее нагая,
змий времени, стекающий с плечей,
из кос орлиных скорость исторгая…

(…и не преданья, памятные предкам…)

Былые божества дождя и града
лежат, свернувшись, в мертвых озерцах, —
вокруг скользят безглазые наяды, —
подняться б, как зерну, в младенческих слезах!
Железных Гор окружье. Чем питаться
обманутым обманщикам-богам?
Железом, что ль? До них не достучаться
киркам и динамитным порошкам!

А пульманы подносят отбивные
из чистой стали. Рот раскрыл туннель —
дымятся блюда, стынут заливные
луга, а если выветрился хмель,
на пересадке водка и постель,
а утром новый поезд — до Каира
в штате Огайо. И на Теннесси есть.
А если лето, если мух не счесть,
бриз освежить изволит вашу честь
от похоти речной. И тут же грянет
Билл Бабник, Бравый Джо — кто что затянет.
А если в гору ваш великий полоз
с великою одышкою пополз,
в окно просуньте волосатую ручищу
и спойте Нашу славную речищу.

А вы, Шериф, Палач и Проводник,
жуя табак, сопите веселее:
Река пропоит вас — и вас! — троих,
из вечности своей ни капли не жалея.
Всем скопом обсчитать судьбу нельзя,
у нескольких же — выйдет преотлично,
ведь и в раю рванет Дэн Мидлэнд тормоза,
спустив на тормозах все райское величье.

Мы следопыты — времени назло,
первопроходцы первозданной пены,
трудами нашими страну не развезло,
но мы доподлинней пловцов по Иордану.

Праокеан отхлынул — с ваших глаз
долой. — И, не охоча до оброка,
лениво, как слепая; притомясь;
по валунам расшаркою потока

течет река — и тратит ваши сны.
С тяжелой, бесприливной, беспрерывной
наедине — кто вы? О саксофон волны
тягучей, негритянской, заунывной!

Глухой тоннаж, марш выветренных дней,
артерии, стреноженные илом,
морены в колыбели у корней, —
все приняла река, все проглотила.

О, что за прихоть — проглотить рассвет!
О Миссисипи! джунгли водной глуби!
Рысь в чаще мира! чей найдут скелет,
когда отхлынешь к следующей глыбе?

Останками де Сото напитав
луг подневольный, Град Трех Царств минуя,
новые кольца выпростал Удав
(морскую соль в руду береговую

уже подсыпав), волен и тяжел.
А впереди — лишь горизонт… Отныне,
отравленная, бросив свой престол,
нисходит в ядовитую пустыню

вечного сна морского, сохранив,
измучена Историей, порыв
течь! рваться! разрываться, как нарыв!
Погибели своей осанну возгласив.

Пускай в горнило я сойду один.
Вы стойте наверху, где жар не так ужасен,
спущусь нагим, как откровенье, ясен,
в сплошное пекло роковых глубин.

Не вздрогнет плоть моя, вам не засечь
мгновенной вспышки моего уничтоженья;
узнав судьбу в лицо, сдержу сердцебиенье,
но в слово вечное успею стон облечь.

Я слышу — имя прежнее мое
в горячей пасти аспида клокочет.
Желаний нет, страх излечим огнем,
я в пламя превращен воочию.
В мир ваших слез я возвращусь потом —
душа окрепшая, в прекрасной оболочке.

Бананы — спелый и зеленый, и грейпфрут,
стручки какао, манго, мандарины,
имбирь, и авокадо жаждут рук
и удостоены высоких цен на рынке.

Встают воспоминания в глазах
о деревах, легко плодоносящих,
о родниках, о небывалых небесах
и о холмах, похожих на монашек.

Тоска мой взор подернула как дым,
сжигает страсть всю жизнь переиначить,
и в гладе по обычаям родным
я голову клоню и молча плачу.