Анна Брэдстрит - Поэзия США

В эти дома слетаются сны
В белых ночных рубашках.
Ни одного зеленого,
Или красного в зеленую крапинку,
Или зеленого в желтую крапинку,
Или желтого в голубую крапинку.
Ни одного причудливого,
В кружевных чулках
Или с вышитым поясом.
Людям не приходит в голову
Видеть сны о барвинках и бабуинах.
Лишь какой-нибудь старый моряк.
Пьяный, уснувший, не сняв ботинок,
Ловит полосатого тигра
В красных тропиках.

Как клавиши рождают звуки,
Так звуки музыку рождают
В моей душе в такт фортепьяно.

Но музыка тогда — не звуки;
Она — томительная рана
Желанья моего и память

О шелковисто-синей тени
О твоей. Да, музыка — тоска,
Разбуженная в стариках Сусанной.

Она в закатный час зеленый
Купалась в тихом озерке садовом,
А старцы красноглазые смотрели

И слушали басы их естества
В ведьмовском хоре вместе с пиццикато
Их крови, пискнувшей осанну.

В зеленых струях чистоты
Сусанна млела;
Их прикосновений
Она ждала;
Что ей
До тайных вожделений.
Звучал, как музыка,
Сусанны вздох.

Сусанна ежилась на берегу
От ветерка
Желаний вялых.
Меж тем соленая роса
Растраченных страстей
На листья пала.

Сусанна зябла от росы,
Вся — тремоло.
Служанок резвых с покрывалом,
Чтоб госпожу согреть,
Все не было.

Сусанны, ах! в ладонь
Разбередило ночь.
Увидела Сусанна старцев —
Цимбалы треснули
И рев рожков заглох.

Как бубны, с грохотом и звоном
Примчались слуги и с поклоном

Напрасно силились понять,
В чем старцев можно укорять.

Их шепотки текли дождливо
По серебристым листьям ивы.

Зажгли огонь. Ах! Что за вид —
Нагая женщина стоит.

Умчались слуги без поклона
В ухмылке грохота и звона.

Прекрасное для разума — полет,
На миг застывший в абрисе портала,
Но только плоть — прекрасного начало.
Не умирает с телом красота.
Зеленый вечер, тот умрет, конечно;
Волна, завидев берег, безутешна;
Умрут сады, услыша вздох зимы,
Бредущей в рясе леденящей тьмы;
Умрут служанки, и во храме
Отслужат упокой с хорами.

Сусанны музыка коснулась струн
Расстроенных, и в стариках беспутных
Родился только смех и скрежет Смерти,
Но музыка бессмертна: до сих пор
Виола красоты Сусанны
Ведет коленопреклоненный хор.

Прохлада пеньюара, поздний кофе
И апельсины, солнечное утро,
Зеленое порханье какаду
Соединились вместе, чтоб рассеять
Ее святую скорбь о древней жертве.
Ей дремлется, но светлый сон мрачит
Вторжение той давней катастрофы,
Как темный штиль меж маяков морских.
Как будто вкус плода и яркость птицы —
Детали той процессии умерших,
Что молча вдаль бредет в открытом море.
И тихо утром, как в открытом море,
Притихшем, чтобы спящею стопой
Ей по морям дойти до Палестины,
Где кровь господня и господень гроб.

Зачем она всю душу дарит мертвым?
И почему божественное может
Являться только в сумраке, во сне?
Неужто нет предметов для любви
Ни в терпкости плода, ни в яркой птице,
Ни в ласках солнца, ни в земных бальзамах,
Чтоб возлюбить их, как мечты о небе.
Пусть в ней самой божественность живет:
И страстность ливня, и мятеж метели,
Грусть одиночества, неудержимый
Восторг в цветущих рощах; резкий вихрь
Осенних чувств на мокнущих дорогах;
Все радости и все страданья, память
И летних крон, и зимних голых веток.
Вот истинная мера для души.

Не женщиной рожден был бог Юпитер.
Не грудью вскормлен, не земная прелесть
Его мифическую мысль питала.
Он среди нас ходил, как мрачный царь,
Царящий над простыми пастухами,
Покуда наша кровь, кровь нашей девы,
С небесной слившись, родила возмездье,
Для пастухов простых зажгла звезду.
Иль наша кровь напрасна? Иль не узрим
Рай на крови? Покажется ль земля
Единственным, какой возможен, раем?
А небо станет ближе к нам, чем ныне,
Причастное к заботам и трудам,
Высокое, как вечная любовь,
А не бесчувственная гладь лазури.