Анна Брэдстрит - Поэзия США

О смерти Вебстер размышлял,
И прозревал костяк сквозь кожу;
Безгубая из-под земли
Его звала к себе на ложе.

Он замечал, что не зрачок,
А лютик смотрит из глазницы,
Что вожделеющая мысль
К телам безжизненным стремится.

Таким же был, наверно, Донн,
Добравшийся до откровенья,
Что нет замен вне бытия
Объятью и проникновению,

Он знал, как стонет костный мозг,
Как кости бьются в лихорадке;
Лишенным плоти не дано
Соединения и разрядки.
……………………………

Милашка Гришкина глаза
Подводит, чтобы быть глазастей;
Ее привольный бюст — намек
На пневматические страсти.

В лесу залегший ягуар
Манит бегущую мартышку
При помощи кошачьих чар;
У Гришкиной же свой домишко.

Волнообразный ягуар
В чащобе душной и трясинной
Разит кошатиной слабей,
Чем крошка Гришкина в гостиной.

Прообразы живых существ
Вкруг прелестей ее роятся;
А мы к истлевшим ребрам льнем,
Чтоб с метафизикой обняться.

Гиппопотам широкозадый
На брюхе возлежит в болоте
Тяжелой каменной громадой,
Хотя он состоит из плоти.

Живая плоть слаба и бренна,
И нервы портят много крови;
А церковь Божия нетленна:
Скала лежит в ее основе.

Чтобы хоть чем-то поживиться,
Часами грузный гиппо бродит;
А церковь и не шевелится,
Доходы сами к ней приходят

Не упадет ’потамьей туше
С высокой пальмы гроздь бананов,
А Церкви персики и груши
Привозят из-за океанов.

Во время случки рев с сопеньем
Нелепый гиппо испускает;
А Церковь — та по воскресеньям
Слиянье с Богом воспевает.

Днем гиппо спит, а за добычей
Выходит в ночь обыкновенно;
У Церкви же иной обычай;
И спать и есть одновременно.

Я видел, как ’потам вознесся,
Покинув душную саванну,
И ангелы многоголосо
Запели Господу осанну.

Раскроются ворота рая,
И, кровью Агнца окропленный,
Он сядет средь святых, играя
На струнах арфы золоченой.

Он паче снега убелится
Лобзаньем мучениц невинных;
Вокруг же Церкви смрад клубится
В безвылазных земных низинах.

Апрель, беспощадный месяц, выводит
Сирень из мертвой земли, мешает
Воспоминанья и страсть, тревожит
Сонные корни весенним дождем.
Зима дает нам тепло, покрывает
Землю снегом забвенья, лелеет
Каплю жизни в засохших клубнях.
Лето напало на нас, пронесшись над Штарнбергерзее
Внезапным ливнем; мы скрылись под колоннадой
И вышли, уже на солнечный свет, в Хофгартен,
И выпили кофе, и целый час проболтали.
Bin gar keine Russin, stamm’ aus Litauen, echt Deutsch [71] Я вовсе не русская, родом из Литвы, чистая немка (нем.). ,
А когда мы в детстве ездили в гости к эрцгерцогу, —
Он мой кузен, — он меня усадил на санки,
А я испугалась. «Мари, — сказал он, — Мари,
Держись покрепче!» И мы понеслись.
В горах там привольно.
По ночам я читаю, зимою езжу на юг.

Что там за корни в земле, что за ветви растут
Из каменистой почвы? Этого, сын человека,
Ты не скажешь, не угадаешь, ибо узнал лишь
Груду поверженных образов там, где солнце палит,
А мертвое дерево тени не даст, ни сверчок утешенья [72] …ни сверчок утешенья. — «Екклезиаст», 12, 5 (примеч. Т.-С. Элиота). .
Ни камни сухие журчанья воды. Лишь
Тут есть тень, под этой красной скалой
(Приди же в тень под этой красной скалой),
И я покажу тебе нечто, отличное
От тени твоей, что утром идет за тобою,
И тени твоей, что вечером хочет подать тебе руку;
Я покажу тебе ужас в пригоршне праха.