Юрий Хейфец - Ежедневник

Бей своих, чтоб чужие боялись,
Бей чужих, чтоб свои восхищались,
Бей согласных за то, что безгласны,
Несогласных – за то, что опасны,
Несвободных – за то, что покорны,
Вольнодумцев – за то, что упорны,
Глупых – за хоровое мычанье,
Умных – за гробовое молчанье,
Добрых – за неприятие боли,
Злых – за боли неравные доли,
Жадных – за потакание скотству,
Щедрых – за подражанье юродству,
Толстых – за неприглядные формы,
Тощих – за обнуление нормы,
Работяг – за усталость до дрожи,
Паразитов – за подлые рожи,
Честных – за беспощадность замаха,
Лживых – за освящение праха,
Сильных – за восхваление мощи,
Слабых – за превращение в мощи,
Бездуховных – за алчность и похоть,
Просветлённых – за ахать и охать
Ту привычку, что стала судьбою —
Бей своё обретающих с бою,
Бей не рвущихся в бой мародёров,
Бей любого – за слово, за норов,
За характер, за жест, за поступок —
Бей не ведающего уступок,
Уступающего бесконечно,
Заступающего бессердечно
За черту, что прочерчена Богом,
Или в тайном смирении строгом
Застывающего перед нею,
Той чертой, за которой не смею
Я при жизни и сам оказаться —
Бей того, кто умеет казаться,
А не быть, и того, кто не станет
Притворяться – пусть даже настанет
Всеохватная эра притворства! —
Бей того, кто исполнен проворства,
Бей того, кто стоит истуканом,
Бей шаманящего над стаканом,
Бей непьющего, бей одиночку,
Бей плетущего случек цепочку,
Бей невинного, бей лиходея —
Бей наотмашь! – иная идея
Никакая тобою владеть
Не должна, лишь подумаешь вдеть
Ты себя, словно нитку в иглу,
В зеркало, что в прихожей, в углу.

Я человек счастливый, видит бог:
Родился не больным и не убогим,
От водки не сгорел, хотя и мог,
На всём готовом рос на зависть многим,
Талантом, говорят, не обделён,
Ни голода не ведал, ни гонений,
Любимым был и сам бывал влюблён
И даже слышал крики: «Браво, гений!»,
И, закавыки все свои пройдя,
Безмерно награждён теплом семейным —
И пусть помру немного погодя
Иль много погодя, уже ничейным
Не станет, знаю, мой могильный крест:
И дети есть, и внуки не забудут,
И дополна на этом свете мест,
Где помнят голос мой – и помнить будут.

Я человек счастливый: хоть тряси
Меня в аду нещадно, хоть паси
В раю – я это повторю по праву.

А почему я зол и хмур, спроси —
Да что уж, так ведётся на Руси:
Хоть всё своё аж в две руки коси,
А день и ночь обидно за державу.

Луна – бутылочное дно —
Сияет негасимым светом,
Небес креплёное вино
Ещё не выпито при этом,

Всё, что осталось, осушу
Одним глотком, едва узнаю,
Что по инерции пишу,
А что пишу – не понимаю,

Мне это скажет строчек строй,
Вдруг ненароком сбившись с метра —
Так тень моя дрожит порой,
Подчинена порывам ветра,

Но по инерции рывком
Ей удержаться удаётся, —
И дело не во мне, а в ком —
Догадываться остаётся.

Катился к ночи, испуская стон,
Подранок-день, ища тепла и крова.
Я поднял взор: вокруг царил притон.
Я вслушался – и стал добычей рёва,

Остолбенев от страха и тоски,
Я в землю врос, как камень над могилой,
Тупая боль прокралась за виски
И овладела мной со страшной силой,

Я весь покрылся потом ледяным
И мелкой дрожи сдался в плен невольно,
Я ломким стал, буквально слюдяным.
Будь это сон, всё было бы прикольно,

Но я торчал без шуток наяву
При входе в сатанинские пределы —
И понял вдруг, что я давно живу,
Где овцы сыты тем, что волки целы:

Ходили толпы трупов ходуном
Под пьяный визг начальственной гармони,
И дольний мир лежал холодным дном,
И белый свет уткнул лицо в ладони,

Хлестала кровь в гудящей жарко тьме,
Горели деньги в портмоне свинцовых,
И горе было не в своём уме,
И дух трущоб алкал палат дворцовых,

По швам трещала речь, поскольку мат
Гулял по ней горбатым стеклорезом,
И правый был пред всеми виноват,
Как виноват калека пред протезом,

Сироты пели гимн родной стране,
Солдаты с лёгким сердцем шли под пули,
Гнилой товар всемерно рос в цене,
В карманах зрели кукиши и дули,