В другом стихотворении романсовая сладость цветущей гортензии тут же снимается рифмами – словами и фразами из других, не романсовых, стилевых страт: гортензия-претензия, рецензия, суспензия, лицензия…
В этом весь Хейфец – в неожиданных поворотах смыслов, в сближении разнокалиберных слов и образов, в попытках жестко столкнуть житейское и вечное. Он пишет оду – предателю, «щедроты» у него «яростные», он умеет, «стоя посреди погоста говорить, что смерти нет». Располагающее к сентиментальности жанровое обозначение – романс («Декабрьский романс») – и финальные бьющие наотмашь строчки:
Любая площадь теперь Сенатская,
Любое место, считай, Сибирь.
У автора пронзительных и обнаженных в своей открытости стихов есть основания за них бояться, тревожиться о них:
Молчи, поэзия, молчи.
Хоть не найдут. Хоть не задушат.
Хейфец любит своего читателя, верит ему и верит в него. Неслучайно его диалог с тем, кто обращается к его стихам, так изыскан и многопланов. Серьезный вдумчивый лирический монолог о жизни, ее сложностях и поворотах, о печати и отпечатках времени и эпохи, о Боге и его месте в судьбе каждого, о границах личной свободы сменяется остроумной игрой с читателем: то парафраз, то цитата знакомая, то явные постмодернистские отсылки – в общем все, что мы любим!
Некоторые стихотворения основаны на приеме разрастания метафоры, когда обычное, рутинное, бытовое на наших глазах перевоплощается в глобальное, мировое, общезначимое. Вот дождь, становящийся святой водой, а человек – творцом Вселенной, вот цирковое представление с дрессированными тиграми, смирно сидящими на тумбах, оказывается поводом к размышлениям о свободе и зависимости от сильного. Встретим мы в книге и образцы другой поэтической логики, когда от мыслей о вечном поэт приводит нас к обыденному. Поэту важно показать, что непреходящее и суетное при всей их несопоставимости составляют содержание одной и той же человеческой жизни и оборачиваются разными сторонами и разными фактами этой жизни – любовью, разочарованием, «ощущеньем ненужной свободы», горечью или предчувствием скорых потерь.
Социальные проблемы, политические страсти, проявления совести или бесчестья – все это кипит и пенится в стихах Хейфеца, при этом наш поэт каждой своей клеточкой ощущает превосходство творческой энергии над энергетическими токами повседневности:
Кто совершил? Кто организовал?
Кто вообще все это заказал?
Кто шестьдесят шестой сонет Шекспира
Возвел в закон подоблачного мира?
Кто виноват? Что делать? Что почем?
Литературоцентричность и поэтическая (не политическая) ориентированность мироустройства для Хейфеца несомненны. Многие его стихи можно было бы воспринять как образцы поэзии программной, в которой манифестируются любимые идеи автора. Сегодня мы вряд ли найдем другого поэта, который бы не в публицистических опусах, а именно в лирических строфах откровенно высказывал свои убеждения. Речь, конечно, не о сиюминутных политических коллизиях. Тяготение нашего поэта к афористическим формулам, с которыми невозможно спорить в силу их непререкаемой справедливости и убежденности, выдает в нем поэта-мыслителя, автора лирики философской, созерцательно-действенной. Эти афористические назидания, которые иногда промелькнут в стихах, как правило, обращены к самому себе и не требуют от других немедленного исполнения.
Стихи густо населены историческими аллюзиями, литературными типами, упоминаниями писателей. Улисс и Ромео, Пушкин и Пастернак, Данте и Твардовский, Бунин и Набоков, Шекспир и Горький, Вийон и Чаадаев вписаны в стихотворную ткань, становятся импульсом к появлению нового текста, цитируются. Масса имен, исторических событий, обращений к предшественникам позволяет Хейфецу в переплетении сюжетов, мотивов и образов отчетливо вести главную свою тему – тему времени с его свойством становиться прошлым, бездарно тратиться, уходить на мелочи, не оставляя места для главного. Связь времен и трагедия ее распада, время как основной двигатель человеческой судьбы, потерянное и найденное время, время прошедшее и будущее – все эти содержательные обертоны необычайно близки Юрию Хейфецу. Он хорошо понимает:
Ведь между вчера и завтра – не означает «сейчас»,
А между «было» и «будет» – не означает «здесь».
Поэт властен раздвигать границы времени и пространства, преодолевать их, видеть мир и людей в их нелинейности, выходить в новые измерения, и Ю. Хейфец этими возможностями поэтического высказывания широко пользуется, находя для этого собственные пути. Автор глубоко убежден:
Читать дальше