Наталья Беляева: Только не сегодня. Стихи

В этом городе, кроме стихов, проживают и люди.
Ну а что, всем достанется места, стихов не убудет.
В основном – одиночки. Бывает, сбиваются в стаи,
На тесненных обложках смущённо себя называя.

Иногда они ходят друг к другу по делу и в гости,
А бывает, от счастья хмелеют, дурнеют от злости.
У одних и других – суета и долги, и болячки,
И бывают вельможи, простушки, шуты и гордячки.

То становятся счастливы, так на любовь отзываясь,
А на стареньких крышах в награду вдруг селится аист,
То срывает на шеях резьбу, как в изношенном кране,
И летят забубенные вниз, заливаясь слезами.

В этом маленьком городе все одинаково бренны.
Здесь относят людей на погост, и в корзину катрены.
И они, расставаясь от старости или недуга,
До последнего держат в двужильных объятьях друг друга.

Уснуть, уснуть до февраля.
Проспать и вьюги и морозы,
Пока сосульками земля
Прольёт оттаявшие слёзы.
Уснуть, уснуть под вой и плач
С цепи сорвавшихся метелей,
Пока, безумен и незряч,
Лютует ветер, злого злее.
Уснуть, укрыться с головой,
В никчёмный съёжиться калачик,
Сопеть, покуда шар земной
Во сне со мною не заплачет,
И всхлипнуть сладко по весне,
Схватить согретой грудью воздух,
И вновь от радости пьянеть,
Писать взахлёб стихи и прозу,
Взлетать со стаей сизарей
Над серым миром пешеходов,
И… страстно жаждать декабрей,
И сердцем ныть на непогоду.

Волк нахмуренный, волк лобастый,
Это ты, мой былой малец.
«Чем губастее – тем любастей», —
Так смеялся с тебя отец.
До мурашек, до злой боли
Мне знакомы и резкий жест,
И смешинка в твоём парóле, —
Бог не выдаст, свинья не съест
Только логово – не чертоги,
Лоб не зря на отцов похож,
Только взорваны все дороги,
По которым ты нė идёшь.
Бог ли выдал? Свинья ли съела?
Что теперь нам с тобой до них,
Что до прошлого нам за дело,
Поделённого на двоих?
Жизнь уже не начать снова,
Сроку давности – свой срок.
Мы с тобою – одной крови,
Не волчонок уже, – волк.

Я эхо твоё впустила
В сиротство огромных комнат.
Давай поболтаем, милый,
Пока эти стены помнят
Твой голос. Смешливый, прежний,
Какой он теперь, такой ли,
Как в нашей былой вселенной,
Не знающей зла и боли?
Срывая крючки и пломбы,
За эхом ворвутся тени,
Пускай и слепы, и хрóмы,
Но помнят угар сплетений.
Пройдутся, держа друг друга,
К звенящей тоске взывая,
Но нет, им придётся туго,
Здесь больше не стало рая,
И тени покинут стены,
Несчастные две калеки.
А эхо… Пальто наденет
И сгинет, уже навеки.

Какой садовник посадил роскошный куст?
Забыл и бросил…
А тот покорно рассмеялся, – ну и пусть,
Созрел под осень,
И заиграла кровь, ощерились шипы,
Не цвет – коррида…
– Вы, там! Кто не глупы, и не слепы,
Смотри, завидуй!
Но есть покой ли, неподатливая сласть,
И есть хозяин?
И кто смешал в тебе божественную страсть,
И лёд, и пламень…
Сцепились с яростью отчаянных юнцов
Восторг и слёзы,
Но забирает вьюга в белое кольцо
Шипы и розы.

Уймись, моя печаль,
Мой вечный враг и друг,
Грибным дождём с утра
Пролейся в грудь земную,
И мне не будет жаль
Под капель перестук
Раскланяться. Пора.
Другим тебя дарую.
Лети, моя печаль,
За тридевять ветров,
За тридесять снегов,
Не ведая преграды,
Оранжевую шаль
Пустеющих дворов
И пару лучших строк
Возьми себе в награду.
Беги, моя печаль,
Я дальше буду жить,
Кресты моих утрат
Неси, как груз бесхозный.
Ищи другой причал
Предательству и лжи,
Мне только бы узнать, —
Ещё не слишком поздно.

Скучные, слишком скучные
И на себя непохожие,
Словно дворцовые ключники,
Горбятся злые прохожие.
Подняли тёплые вороты,
Смотрят вокруг подозрительно,
Точно конфеты, завёрнуты
В шарфы, пальтишки и кители.
Вьючные мулы и лошади,
Тащат кошёлки с баулами,
Землю пинают галошами,
Нервные, серые, хмурые.
Может, в досадливой публике
Есть и герои, и клоуны,
Феи, принцессы и умники,
Просто, они заколдованы?
Там, за деревьями мятыми
И за холодными окнами,
Сбросят ботинки и ватники,
Станут смешными и кроткими.
Грянут винтажно—винилово
Вальсы Шопена и Штрауса,
Чаем запахнет жасминовым…
Или мне всё это кажется?