Анастасия Ростова - Русские бабы

Стелю на снег холсты льняные —
Заплаты тусклые земные,
Что первозданны и черны,
Натканные во тьме зимы.
Проволгнуть, вызябнуть, отмякнуть.
На солнце – глянь – лежат и яснут.
Всех деревень и всех времён —
Белись, мой домотканый лён.
Холсты – картины жизни, мира.
Так бабушка моя белила.
Так жили люди испокон.
Его растили, били, мяли.
Страдали век, любили, ткали,
Носили и рождали вновь.
Всё тело ноет, руки в кровь.
Белись, мой лён, моя любовь.
Дубей и звёздни в ночь, а в утро
Весь в инее звени, как будто
Ты жизнь и смерть, мой вечный лён.
Для жениха – в конях рубаха.
Для сына, дочери, для брата,
Для савана и для икон —
И причащенье, и поклон.
Моя любовь – мой белый лён.

Взошло Ярило на холмы.
Над миром золотое встало.
Горят снега – конец зимы.
Звенят и плавятся кристаллы.
И я – Фотимья – вышла в Русь.
С холстами жизни над снегами,
Босыми лёгкими ногами
Лебёдушкой плыву – белюсь.
На Солнце, на Ярило, гляну.
И на снега, как лебедь, лягу —
Жених мой в небе – им белюсь.
Не отступлюсь и не угасну.
Под ним, сомлев, со льнами ясну
Во всю полуденную Русь.
Фотимья я, как лён белюсь.
Свети, Ярило, неустанно!
Я лён – крылами встрепенусь.
Лишь для тебя лилейной стала —
Светла, чиста, бела, как Русь.

Вот он – дикарь лесной, степной —
Перунов вострый меч —
Огонь горячий, золотой,
Способный всё прожечь.

Сквозь мрак кромешный пронести
И на ладонь земли
Упасть, как сокол, острый клин,
Стрела всея Любви.

Над огородом, от земли,
Он из кустов возрос —
В него швыряю мусор тьмы,
Всё прошлое, без слёз.

Зимы сотлевшее быльё,
Свихнувшуюся боль.
Сожги страдание моё,
Стремительный огонь.

Солому чёрную беды,
Тряпья пустого мглу,
Расплавь беды рябые льды,
Гнилых лаптей хулу.

В клочки порви и лют, и ал,
Переруби мечом
Мирской, сердитый матерьял
С подложным сургучом.

Любовей зло, труху и пыль,
В сердцах кромешный мрак,
Всю ложь от тверди до Звезды,
Где настоящий ад.

Всё растопчи, как красный конь,
Чтоб отлетела тьма.
Чтоб жизнь вращалась посолонь
Вокруг веретена.

Как носила, как рожала —
Будто целый мир бездонный.
Словно с Неба я сымала
Бога чудную икону.

Он-то светлый, весь во злате,
Сам стоит над облаками.
А я маленькая матерь.
У меня на сердце камень.

А во чреве голый морок —
Там народ пал на колени —
Семя будущего рода,
Порушаемое всеми.

Уж от края и до края
В небесах зажглись зарницы.
И ночьми не затухают,
Чтоб ребёночку родиться.

Выше всякого закона
Да пребудет род, продлится!
Велика моя Икона.
Высока Её десница.

Среди зимы, где сыплет белый снег,
во тьме ночной, где синие барханы,
мой дом плывёт, как маленький ковчег —
навстречу дню сквозь злые ураганы.

Его качнуло на семи холмах
так, что почти вверх дном перевернуло.
Но не погиб, гляди – на парусах —
Среди зимы стоит январским утром.

Он Ванька-Встанька, маленький мой дом.
Приют котов, собак и кучи книжек.
Мы с дочкой две – отчаянно гребём,
хотя от ветра часто сносит крышу.

Живые снова. Зло минуло нас.
Мы всё ж ушли от ненасытных пастей.
Наперекор ветрам Господь нас спас,
Ладонью защитив от всех напастей.

Февраль пришёл. Не поле роз.
Не на приступках сада Рая.
Трём бабам привезли навоз.
И мы навоз тот убираем.

Аж крушья смачные летят
На белый снег, жирнее сала.
Три бабы на родной усад —
Мы возим клад в корыте старом.

Весь снег в следах и колеях.
Рядами ухнутые груды.
Навозом сдобно мир пропах.
И дух поддонный абсолютно.

Мы к вечеру в навозе все.
Как розы пахнем паром пахот.
А чем, скажите, на земле,
К её груди припавши, пахнуть?

Мы, улучшая пуп земли,
Пупок родимый надорвали,
Впрямь у столпов святой любви,
По-бабьи сгорбившись над краем

Руси, где клином Солнца свет
В заречье пал, к макушкам сосен.
А мы – торт ы кладём на снег,
По голубому насту возим.