Вячеслав Ладогин - Спички

Карточных царьков в домах мишурных
Ты любил, раздевши, голышом —
Пёрышком, макаркой, калашом
Поотвадить от пристрастий шкурных.

Над судьбою попановать геройски,
Силой вымогать лавэ у ней.
Вор, прощай – что щупал смерть по-свойски,
Смерть была почти рабой твоей.

В Белом Доме людям плохо спится
Потому, что ты Законный вор.
Кремль тебя боялся. Кремль боится.
Гроб стоит. А поверх – триколор.

Воровская пылкая идея
Падает как пепел. Ветер крут.
От судов и тюрем, холодея,
Отдохни. Не приходи на суд.

Что ж не жалко никому нимало
Ни вора в законе, ничего —
Ни моей страны, ни флага моего?
Закопали флаг, и не бывало.

Мрак, серовато, не сказать – казисто.
Без слов пустых – возьми, и ощути:
Не может быть идеи евразийства.
Нет бледной тени «третьего» пути.

Чтоб луч хрустальный снизошёл, молю, в потёмки,
Развеяв морок наш (о, если б!), на засов
Закрылось эфэсбэ – надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,

Да если б «как без псов?» – вопроса – не вставало,
Так тут бы на Руси и жить, и поживать…
…То дерево растить, чтоб – листьев не роняло,
Мальчишкой Парус Твой с причала наблюдать…

Бродский умер день в день с моей тёткой. Великая тётя была.
На себя записала недвижимость. Я без угла.
На себя он стихи записал. Слава Л. – без словца.
Очутился лишь Бог за учителя, мать мне, отца.
И тоскую о тетке, певшей на ночь баюкалку мне,
И на смерть эмигранта слагаю стихи в тишине.

Бедный Бро…
В три погибели согнут, автомат стиснув так у колена,
Что с него чуть не соком чугунным бьёт в мраморный пол,
Сто смертей переживший, избежавший лишь буржуйского плена,
До сих пор трём коням на тачанке кричащий «по-шё-ол!»
О, матрос из метро,
О, матрос, отчего твои руки трясутся,
На гранит уронив автомат?
– Где ты, Бро?…
Неужели теперь нам не видеть ни северных граций,
Ни южных акаций,
Ни широких брюк белых, ни соломенных шляп канотье
В черноморских волнах,
Ни с шипеньем стакашки ситро?
О, матрос из метро,
Дрозд упал с кипариса за море и ему не проснуться,
Уголёк, упорхнувший из пламени трёх революций,
Спящий Бро!..

У пустоты не счесть коварных масок…
Живой пример —
Свобода – книга чужестранных сказок
В СССР.
Юнайтед идол из-за океана
Мне в морду– пых!
И – плачь, мой стих,
Вся Русь моя – пылающая рана.

Я… вижу «фридом» – той же тиранией,
Что ж до царей —
Двух дятлов без корон башки пустые
Мне пострашней.
И от того, что нет отца народов,
Цепного пса,
О, небеса! —
Ни капли не убавилось уродов.

Твой калькулятор сладостных миганий —
Мгновений сна, —
Дрожит в руке, ещё моля, как пьяный —
«Вина, вина»…
Я в дерзкий рот набрал простую воду,
И в глаз, не бровь,
Попал слюнявой струйкой в – для воров
Одних – свободу.

Свобода… фи – подросток-надоеда!..
Копилка снов,
Чей завтрак на траве – пир людоеда
Среди рабов.
Та никогда не побывает общей,
Чей сладкий кнут
Давным-давно украден, им бьёт плут
Плута попроще.

А я так не привык, и не сумею
Так горлом брать,
Так вольно лгать и вольно льстить, не млею, —
Не благодать…
Я, вот – прошу поддержки там, где пусто,
Где нет персон,
Где сладкий сон
Как «фридом» не благоухает вкусно.

У пустоты есть очертанья Бога,
Когда ж нет их,
То бездна поит ядом понемногу
Сирот своих,
Лучи её как щупальца кальмара
Вползают в грудь.
Ты это именуешь «просто жуть»,
Я – «Божья кара».

Гоп – муха на стекле мне бабочку заменит.
Гоп – дружба, что нас ценит, – навеселе.
Гоп – хронос не всерьёз, хлоп – в шутку даже бабы;
Вся жизнь моя – ухабы, гоп-хлоп и злость!

Милейшая строфа – «она была модисткой».
Огурчики с редиской. Старьё-софа,
Бывалый граммофон. Трильяж с французским духом.
Подушка с жёлтым пухом. Стол, миль пардон,