Вячеслав Ладогин - Спички

В конце большой войны не на живот,
Когда что было, жарили без сала,
Сэр… Нобель видел мальчиком, как Сара
Леандр, прежде, чем, э-э… эшафот,
Пажа в кровянке чуть не лобызала,
Вишь… ишь как… шведка тронула. И вот
Курок поставлен был щелчком на взвод.
Сын кинозала стал жильцом вокзала,
А киноленту спрятал… э-э… в кивот.
Мда-с… ведь мертво там было, как во гробе.
И вот он пьяный, вечером в Европе.
Совсем один средь шепчущих планет,
А наш «Спартак» сожгли. Нет, не по злобе,
Но пол-России больше нет.

А я свой путь пройдя до середины,
Я – статуй навидался, как назло:
Плешь Горбачёва, Ельцина седины,
Два нефтедятла на одно мурло…
Все мраморные римские кретины,
У Лукоморья дуб, а в нём дупло,
И это зуб мой. Больно. Тяжело,
А в сердце Летний сад, там пруд без тины,
Там леда баратынска шею гнёт,
Там декабрист Чернов свергает гнёт.
Туман, белеет парус в Териоки,
Тень лыжника на токсовских снегах.
Три грации танцуют волооки
С балетным свистом в мраморных ногах.

Катюша! Ты ж, которую я, позже,
Чем жизнь прошла, возвёл на пьедестал,
Не англичанка. Кто бы с ними стал?
Уж мне б закваску, право, ну их, дрожжи.
Любовь-любовь… кровища, кнут да вожжи.
То ножкой ножку бьёт, то быстрый стан…
То ты в бутылку лезь, то вон из кожи,
То в сердце мёд, то в голосе металл.
Какой, какой там Игорь Северянин…
Какой там макинтош, что ланолет!
Влюблённых я по праву, как поэт,
Сравнил бы с опупевшими курями.
О, Небо! Страсти я видал в гробу.
Кудахтанье в раздувшемся зобу.

Я… а Шекспира – хлебом не корми,
Дай поиграть сердцами, дай – людьми.
Гертруда, Мэри Стюарт, леди Ди…
Ход королевских хроник нескончаем.
Снимает смерть принцесс, как бигуди
С кудряшек. Мной их след не различаем.
Морозна пыль, кричат: «пади, пади»,
Всё пронеслось. Таксист болтлив за чаем.
А счастье, Катя, в чём? Прижать к груди.
А счастье, Катя, в чём? Отдаться чарам.
Спеть трио, как Мишель Тариверди,
Цветаева и Брыльска: «Бла-славляем».

Люблю тебя. Поступок мой отчаян,
А ты, могила, жди и не трынди.

Люблю тебя, вы не как все: не шлюха,
Не леди… «отдана» тебе = «верна»,
Как жёнку Пушкин… вот моя война.
Что ж, что погиб поэт: не всем непруха.
Любезней мне, чем даже тишина,
Твой голос, изумительный для слуха
За то, что он не посылает на,
За то, что он не требует: «а ну-ка»…
Не дай мне Бог, полюбит вас другой,
Да оглушит рифмованной пургой —
Не дай вам Бог, как я – с ума сойдёте.
Что до меня, то я, по счастью, влип
До дня, покуда сердце на работе,
Покуда взор не снял последний клип.

Пока не любишь, ищешь идеал,
Сев у реки времён, глядишь на воду,
Историю тасуешь, как колоду.
Вдруг, сидя, понимаешь, что устал
Вот так сидеть. Москва полна народу,
На Пасху в храме каждом «Суперстар»,
Максим Амелин сочиняет оду
Андрею Боголюбскому. Удал
Да мал, в качелях дева: в тучку – вжик!
Из тучки – вжик! К пюпитру стал Светланов,
И – айне кляйне в смокинге мужик —
Идёт Моцарт, пьянее фортепьянов.
Тверской бульвар. Никитские врата.
У воробья сюитка изо рта.

Как жить? Себя представлю эмигрантом,
Приехавшим на родину пожить:
Ох, батюшки, как времячко бежить, —
Сказала бы старушка мне дискантом.
– Чирик, – сказал бы воробей, – фьюить, —
Синица б свистнула, – каким вы… франтом!
А в Новый год внимал бы я курантам
И пробовал бы после них блажить,
И тут бы встретил вас, во всю бы прыть
Вы шли бы, например, с красивым бантом.
Где закусь, я забыл бы, где стакан там,
Ах, ожили б тогда моей души
Терновники. – Жаль, время свет тушить,
Изрек бы аз, да выругался б мантом.