Фердинанд Фингер - Просто жизнь

Ну вот, война приблизилась к концу,
И мать моей жены с оружием прошла до Вены,
Контужена, а фотография
с ее друзьями боевыми на моем столе.
Какие лица, как же счастливы, дождались перемены.

Вернулась, доченьку родную, родственников обняла.
Надеялась, ну вот теперь уж будет счастье,
Как бы не так, усатый там в Кремле, там наверху
Уже готовил для героев новое несчастье.

Что видели на Западе – усатому великий грех,
Все побежденные там жили в сто раз лучше.
Мерзавцы все расскажут, вся и всем,
А может, расстрелять, сослать? Так будет лучше.

Нет, больно много тех солдат с извилиной наоборот,
Давай-ка им работы не давать, раз не добили,
Квартир им не предоставлять, во всем подозревать,
И бытом нищенским замучить их, чтоб позабыли.

И для Героя Русского, солдатки молодой
Вдруг начались и поиски работы, и бараки.
Она подумала, что лучше там, где смертный бой,
Чем мучиться в дремучей нищете последнею собакой.

Я помню, как в зрачках миндальных цвета глаз
Необратимый страх с тревогою стояли,
Боялась без работы вдруг остаться, без жилья,
Не знала, бедная, какие же мучения ей предстояли.

Прошли года, и в пятьдесят седьмом году
В двухкомнатной квартире комнаткою оделили.
Пожили б сами в той отравленной среде —
С туберкулезными в открытой форме поселили.

Вот так текли года, и тихая интеллигентная семья
Из мамы-дочки с жизнью разбиралась.
Елена Алексеевна не вышла замуж снова никогда,
Для воспитанья дочки вся работе отдавалась.

Вот так и подарила мне красавицу-жену,
С редчайшей милой скромностью и тактом,
Жена со мною вот уж пятьдесят всегда,
И мамы смерть потерей обернулась безвозвратной.

Ей не было шестидесяти, когда она ушла.
Но понял я, что тайну жгучую о той войне хранила,
И если я расспрашивал ее в те времена,
Она от этой темы деликатно отходила.

С конца войны задавленная постоянно страхом, бытом,
Чтоб быть не забранной за правду в лагеря,
В какой-то тягостный момент она решила,
Что в этой вот стране, как многие другие, не нужна.

Какое горе! Мы с женой с таким столкнулись,
Что не забудем это горе никогда,
По-человечески, без взяток, ты не будешь похоронен.
Хоть распылись, из глаз исчезни навсегда.

На грязном поле копошились сгорбленные люди,
В могилах, вырытых на скорую, вонючая вода.
И я сказал жене, что лучше сам туда я лягу,
Ей не лежать в такой могиле никогда!

Нашли для похорон, при взятках, место еле-еле,
И не успела урна в месте том пробыть,
Когда сказали нам, чтобы ее немедленно убрали,
Чиновника большого в этом месте надо хоронить.

Мне было сорок два. Обидою чудовищной замучен.
Вдруг понял я, что эта Родина – не для меня.
И я решил со всей семьею
От этой злобной мачехи уеду навсегда.

Никто в последний путь нас не сопровождал,
А в стороне стояла мать, тихонечко рыдая.
Догадываюсь я, что думала она
В то никуда и без надежды встретиться, сыночка провожая.

Не провожали нас не потому, что не любили.
Ведь в молодости все тебе и брат и друг.
А потому, что души в страхе утопили
В те времена работы каждый мог лишиться вдруг.

Мы поднялись по лестнице в таможню,
По сторонам солдаты клацали затвором «калашей»,
Здесь нам сказали – чемоданы на стол,
Да пошевеливайтесь с этим поскорей.

Какие чемоданы – только чемодан и сумку
Сумели мы от прежней жизни накопить,
А главное, лежала в чемодане урна,
В которую прах матери жены успели положить.

А мать жены святою женщиной была.
Прошла войну с оружием до Вены.
И наградили, в коммуналке прожила,
И с жизнью счет свела, не дожидаясь перемены.

«А в этой вазе что?»– последовал вопрос.
Ну. и зачем таможеннице ждать ответа,
По урне молотком произведен удар,
И высыпан был прах святой на грязную газету.

«У вас, быть, может бриллианты здесь.
Мы знаем вас, предатели без чести,
Награды и медали тещины на стол!
Мы не позволим вывезти на Запад эти вещи».