Фердинанд Фингер - Просто жизнь

Наверно, думали, что будущую жизнь спасут они,
Спасет несчастная копейка – это капли,
Ну, понимаю, тысячи, быть может, помогли б,
А сотни эти жалкие спасут навряд ли.

С тех пор уж тридцать лет прошло,
Ладинсполи случайно вновь мы посетили,
Но маклерские долларов обмен и воровство
Ладиспольцы и до сих пор не позабыли.

Бывало, из Америки к нам приезжали чуваки.
Пораньше нас из матушки России умотали.
На фотках в девственной и сексуальной ломоте
Их трепаные жены на капотах кадиллачьих возлегали.

И кадиллаков вид подействовал на нас,
Ведь раньше я не мог купить руля от «Волги»,
На две шестьсот купили мы тряпье,
Чтобы в Нью-Йорке избежать кривые толки.

Америка сидела плотно в наших головах,
Картинками сороковых времен блестящих.
Какие боа, женщины, а смокинги, а рандеву!
Какие мундштуки во рту у дам курящих.

Приемы, мюзиклы, Армстронг и Нат-Кинг-Кол,
Я был уверен, заработаю на все на это.
Приехал, прослезился, понял, дурачок.
Что все мои мечты уплыли в Лету.

В огромном «Боинге» летели чуваки,
Прекрасно овладевшие англо-саксонской речью,
Примерно так же, как китайский мандарин
Владел старославянским и древнейшей
клинописью междуречья.

Пилоты «Боинга» должны нам кланяться, но до земли,
За то, что самолет наш не был перегружен,
Во-первых, потому, что груза языка мы не везли,
А во-вторых, и груза денег – нам он был не нужен.

Ну вот, пересекли за девять часиков мы океан,
И Статуя свободы вдруг отбросила свой факел,
Свободными руками обняла нас вдруг,
От страха неизвестности, потерянности я заплакал.

И вот попали мы в ужаснейший отель.
Самоубийством здесь покончить легче!
Здесь тараканов больше, чем в Клондайк струилася толпа.
Зачем Италию покинул я – о, провалиться мне на месте!

Узчайший стрит, заваленный помойкой весь,
Какие-то двойные стекла в плесени и грязи.
За стойкой бара – по стаканам смесь.
Я понял – никогда не выбиться отсюда в князи.

С Лимоновым во всем согласен я,
Здесь абсолютно чувствовалось все чужое.
Поверь, здесь никому не нужен ты,
И никому не интересно все твое былое.

«Ирчи» в Нью-Йорке не был итальянское «Ирчи»,
Здесь не возились и минуточки с тобою.
Сказали, у испанцев ты жилье ищи,
Получку получи, а дальше обходи нас стороною.

Ну, пожалей же нас, читатель мой любезный,
Пронзящий ветер с холодом, дождем напополам.
Грязь, тараканы, немота, сто долларов в кармане —
Нет выхода, куда ни ткни: и тут, и там.

Вот приоделись и стоим мы на Бродвее.
Кругом какая-то обношенная кутерьма,
Там каждый пятый выглядел, как сумасшедший,
А каждый первый вроде бы нормальный был тогда.

А боа, смокингов и шляп там не было в помине,
И длинных мундштуков во рту курящих дам,
Китай везде, Китай дешевый, джинсы, куртки.
Зато у нас был вид, как с Марса марсиан.

Нет ни жилья, надежды, языка.
Возможностей полно, а бабок не нарыли,
Мы маленькие рыбы посреди акул,
Сожрут, съедят, о нас все позабыли.

И мы должны прорваться через этот бастион,
Но нет пока для нас опорного кронштейна,
А способов добычи денег миллион,
Но это относительно, как и в теории Эйнштейна.

«Эй! Где ты там, Эйнштейн? Чего молчишь?
Ну, помоги здесь выжить бедному еврею!
Ты что, напрасно там на небесах торчишь?
Пришли, пожалуйста, реальную идею!»

И он услышал нас, замшелый теоретик,
Он Ирочку Боровскую внезапно ниспослал.
Она знакомая была нам по транзиту,
Эйнштейн нас быстренько поднял на пьедестал.

Боровская сказала: «В километрах от Нью-Йорка тридцати
Кусок России посреди «Юнайтед Нейшен»,
Коровам можно покрутить немножечко хвосты
На ферме той «толстой фондейшн».

Ну что, помчались. Вдруг природа – красота,
На ней среди лесов стоят строенья,
И пахнет Русью здесь – здесь русская земля!
Ну, как из Пушкина-Есенина стихотворенье.