Николай Тихонов - Стихотворения и поэмы

Пусть прольются светлым ливнем
Мая шелковые тучи,
А у братьев у казахов
Поговорка есть одна:
«Если хочешь великана
Ты родить благополучно —
Не жалей же на пеленки
Дорогого полотна».

И сейчас, когда равнина
Вся гремит и вся бряцает,
В этот майский, бирюзовый,
Вдохновенный этот час
Видим мы тебя, Рустави,
И невольно восклицаем:
«При рожденье великана
Мы присутствуем сейчас!»

Бамбук умирает —
Приходит черед и бамбуку.
И он зацветает
Раз в жизни — на скорую руку.

И желтых цветов этих
Переплетенья —
Ничем не согреть их,
Подернутых тенью.

А розы — как пламя,
Ликуют самшиты,
И тунга цветы как шелками
Расшиты.

Бамбук засыпает
И видит в неведомом сне,
Как лес проступает
В тяжелых снегов белизне.

Зарницы дрожат
На высоком чужом берегу,
Две палки бамбука лежат
На снегу.

Они умирают,
Припав к белоснежной земле.
Они зацветают,
Но цвет их заката алей.

Здесь лыжник покинул
Ему предназначенный путь.
Он руки раскинул,
Как будто прилег отдохнуть.

Недвижно лежит,
И слышится смутно ему,
Как Черное море
Шумит через белую тьму.

Похожая на скатерть-самобранку
Поляна. Небо. Горные края.
И выпил я за женщину-крестьянку,
В колхозный вечер стоя выпил я.

Не потому я пил за незнакомый,
Печальный, добрый взгляд,
Что было здесь мне радостно, как дома,
Иль весело, как двадцать лет назад.

Не потому, что женщина вдовою
Бойца была, и муж ее зарыт
В обугленной дубраве над Невою,
И сыну мать об этом говорит.

Не потому, что, бросив хворост наземь,
Ответила улыбкою одной,
И в дом ушла, и вынесла, как в праздник,
Печенье, что белело под луной.

Нет, я смотрел на ломтики витые,
Что по-грузински «ка́да» мы зовем, —
Вернулись мне рассветы боевые
В неповторимом городе моем.

…Мешочек тот был невелик и ярок —
И на ладони ка́да у меня.
Кто мне прислал тот фронтовой подарок
На край земли, на линию огня?

Шатаясь от усталости, лишь к ночи
Вернувшись с поля, может быть, она,
Склонив над ним заплаканные очи,
Сидела молчаливо у окна,

Чтоб в ночь осады, в этой тьме кромешной,
Мне просиял ее далекий зов,
Привет земли, такой родной и вешней,
Грузинским солнцем полный до краев.

…Мне завтра в путь, в работу спозаранку.
Темнеют неба дальние края.
Вот почему за женщину-крестьянку
В колхозный вечер стоя выпил я.

Шел боец хребтом Кавказским
Через льды и тучи,
По снегам глухим и вязким,
По недобрым кручам.

Повисал он на веревке,
Бездны презирая,
Знал свирепые ночевки —
Хуже не бывает.

Чтоб не спать, шептал он сказку,
Карауля немца,
На снегу пускался в пляску,
Только чтоб согреться.

А на отдыхе коротком,
Чтобы уважали,
Пел абхазским он молодкам
Песни об Урале.

«Скоро ль мы врагов прогоним?»
Отвечал он: «Скоро!»
— «Как вы в горной обороне:
Вам по нраву горы?»

«Географья — как на блюдце, —
Отвечал он сжато, —
Но чудно места зовутся —
Помнить трудновато…»

Он грузинским — удивитесь! —
Научился песням,
Был дружок его — тбилисец,
Был его ровесник.

Так провел в горах он осень,
Вьюги уж клубили —
И с хребта он немца сбросил,
А дружка убили.

«Где работал он?» — «В Рустави…»
— «Это что такое?»
— «Там завод огромный ставим,
Дело боевое…»

«Мы, уральцы, дело любим,—
Он сказал степенно.—
Как войне башку отрубим,
Я вернусь — заменой.

То, что друг мой верный начал,
За него докончу…»
И пошел в боях маячить,
Драться днем и ночью.

Где он только не был с боем,
Где бивак не ставил…
Но вчера нашел его я
Техником в Рустави.

Был час ночной и поздний,
Для меня
Желтел фонарь колхозный
На камнях.

Вода плясала
В свете фонаря,
Моим глазам немало
Говоря.

Как будто в пенах,
Вихрях водяных
Мелькали смены
Быстрых дней моих.