Николай Тихонов - Стихотворения и поэмы

В Смольном комната есть небольшая,
Ее знает вся наша страна.
Глыбы времени в прах сокрушая,
Всё такая ж, как прежде, она.

И всё кажется в этом молчанье,
А оно неподвластно перу,
Что в нее он с ночных совещаний,
Как всегда, возвратится к утру.

Мы увидим всей памятью сердца,
Что сейчас лишь о нем говорит:
Он к окну подойдет, чтоб вглядеться
В нарастающий пламень зари.

Точно всё, что свершится на свете,
Всё, что будет с родною страной,
Он увидит на зимнем рассвете
В это синее с хмурью окно.

Пусть другим ничего не известно,
Ему видеть далёко дано…
Мы стоим в этой комнате тесной
И в волшебное смотрим окно,

Пораженные видом мгновенным,
Ощущая времен перелом,
Точно темные судьбы Вселенной
Вдруг столпились за этим стеклом.

Рафик Ахмад пришел на площадь Красную
И точно сон увидел наяву —
Почти полвека прожил не напрасно он,
Мечта сбылась — он прилетел в Москву.

Почти полвека он в столице не был,
А кажется, что лет прошло уж сто,
Из старого осталось только небо,
Да и оно какое-то не то.

И в нем, как верхолазы — вертолеты,
Разросся город — нет конца ему,
И вспомнил он далеких дней заботы
И в Пешаваре старую тюрьму.

В кровь сбитые свои увидел ноги,
Снег перевалов, каменную глушь,
Смертельный мрак басмаческой берлоги,
Разбойничьих, как ночи черных, душ…

«Из Индии в Москву идешь, изменник!» —
Убили бы… Но красные клинки
Его спасли. Освобожденный пленник
Пришел в Москву, жил у Москвы-реки.

Здесь сердце билось гулко, по-иному,
Здесь ленинские слышал он слова.

…И через горы вновь дорога к дому,
И вновь тюрьма и нищий Пешавар.

Всё позади… Над ним закат пылает,
И Красною он площадью идет.
Пред ним склонились нынче Гималаи,
Его увидя сказочный полет.

Московских зданий розовеют глыбы,
Сады осенним пламенем горят.
«Тебе, Москва, тебе, Москва, спасибо! —
Так старый говорит Рафик Ахмад. —

Когда-то шел я тропами глухими,
Сегодня вижу я побед зарю,
И славлю я твое большое имя, —
Спасибо, Ленин, трижды повторю!

Я шел в Москву кровавыми ногами —
Сейчас летел быстрее света дня,
Ты сделал так, что лет крылатых пламя
Крылатым также сделало меня.

Сегодня знают люди всей вселенной,
Что человек и должен быть крылат!» —
На этой Красной площади священной
Так старый говорит Рафик Ахмад!

Это рассказывал Ялава Гуго:
«Разные были в борьбе пути,
Должен я был неизвестного друга
Через границу перевезти.

Ну, а реакция просто звереет,
Не обойдешь ее стороной,
Всё в революции силу имеет,
Даже вот поезд дачный ночной.

Был он под номером семьдесят первым.
Август. Темно. В вагонах огни.
У полицейских — крепкие нервы,
Ну а у нас — покрепче они.

Так в темноте подходим к Удельной,
Глянул из будки — тишь и покой.
Вижу: спешит походкою дельной
Среднего роста, плечистый такой…

И к паровозу. За поручни сразу,
Ловко поднялся, уж в будке стоит,
Смотрит в упор прищуренным глазом,
В кепке и в тройке — рабочий на вид.

Бритый. И сразу пальто в сторонку…
Грохот стоит — не слыхать слова.
Лазает в тендер, гремит заслонкой,
В топку подбрасывает дрова.

Трудно ему от шума, от жара,
Трески такие, как при пальбе.
Вот же какого, смеюсь, кочегара,
Ялава Гуго, послали тебе.

Но тут же я задумался остро,
Самой тревоги пришла пора.
Скоро граница, Белоостров.
Там полицейские, там юнкера.

Вот и конец уже перегона,
Все фонари вокруг зажжены,
Заперты наглухо все вагоны,
Входы и выходы окружены.

В шуме и крике блестит оружье.
Я говорю себе: „Погоди,
Ялава Гуго, ты ведь не хуже
И хитрецов не таких проводил“.

Вот уж они к паровозу, а я-то
Сразу тут свой паровоз отцепил,
Обдал их паром, ищеек проклятых,
Сколько хватило котельных сил.

И у колонки водонапорной
Я проторчал до отправки, пыхтя.
Третий звонок — прицепился проворно,
Свистнул — и снова уж рельсы летят.