Николай Добронравов - Как молоды мы были

…Мы нынче очень празднично живем,
и многие печали позабыты.
Вокруг грохочут песни в стиле бита,
и ночью так же солнечно, как днем.
Но изредка тревожат наши сны
те люди с беззащитною улыбкой,
кто с книгой, кто с указкой, кто со скрипкой —
пронзительная исповедь войны!
Я слышу их неровные шаги.
Я вижу строй их, нервный и неровный.
Я знаю:
в битве дрогнули враги
пред высшим —
перед мужеством духовным.
И если мы по духу москвичи, —
мы тех людей живое отраженье.
В сердцах у нас их мужество звучит,
и строится в колонны ополченье…

Песни все, что пели мы, слетаются к маме…
Спит березка белая в морозном тумане…
Что ж тебе не спится, милая мама?
Что дрожат ресницы, милая мама?

Отвечает старая не словом, а вздохом:
Поросла тропа моя лишайником-мохом.
Уж давно я вижу: хмурятся ели,
Уж давно я слышу: плачут метели…

За холмами дальними горюют закаты.
Под холмами давними сыночки-солдаты.
Кружится над ними снежная заметь,
Хрупкая, как иней, вечная память…

Ах, чудес не будет, ты не жди возвращенья,
Ах, судьба не люди, не попросит прощенья…
Серою волчицею старость подкралась,
Только и осталось – снег да усталость…

Это не березка там, в заснеженном поле,
Это доля матери, плакучая доля.
Все своих родимых ждет не дождется…
Кто-то ей ответит, кто отзовется?

Чужой напев, как пилигрим,
стучится в души людям.
А мы с тобой назло другим
свою пластинку крутим.

Звучит в эфире «Бони М»
так солнечно и мило.
В колонках стереосистем
магическая сила.

Я слушал сам в кругу друзей
все модные новинки.
И все же сердцу нет родней
той, старенькой, пластинки,
что я мальчишкой приобрел
и не признался маме…

В те дни освобожден Орел
был нашими войсками.

Еще повсюду шла война.
Царил хаос на рынке.
Буханка хлебушка – цена
той маленькой пластинки.

Ах, эта песня про бойца,
любимая фронтами…
И голос хриплый у певца,
как стиснутый бинтами.

Как, излучая бледный свет,
вздыхают инструменты.
И нету в этой песне, нет
ни фальши, ни акцента.

…Я помню дома костыли,
шинель и шапку деда.
Пластинку вдовы завели
и пили за победу.

Наверно, Бог один дает
патенты на бессмертье.
Но эта песня проживет,
как минимум, столетья.

Она не может умереть,
погибнуть без возврата,
когда в самой в ней жизнь и смерть,
и что ни вздох – то правда.

Уж как ее ты ни крути,
все наше в этой песне:
свои печали и дожди,
своей земли болезни.

Она не только в ближний бой
бойцов страны водила,
но в жизни быть самим собой
меня она учила.

Она твердила мне: живи
без грома барабанов,
она страдала от любви
и врачевала раны.

Пока слышна она – живут
на родине березы,
есть нежность, преданность и труд,
и праведные слезы.

И мы верны такой судьбе,
другими уж не будем.
И пусть – порой во вред себе —
свою пластинку крутим.

Я верю, что, побеждены,
уйдут в отставку войны.
Но песни этой будем мы
во все века достойны.

И в Судный день на зов трубы
мотив ее воскреснет.
И нету жизни без судьбы.
И без судьбы нет песни.

…Слышится нам эхо давнего парада,
Снятся нам маршруты главного броска.
Ты – моя надежда, ты – моя отрада,
В сердце у солдата ты, моя Москва.

Мы свою победу выстрадали честно,
Преданы святому кровному родству…
В каждом новом доме, в каждой новой песне
Помните ушедших в битву за Москву!

Серые шинели. Русские таланты.
Синее сиянье неподкупных глаз…
На равнинах снежных юные курсанты…
Началось бессмертье. Жизнь оборвалась.

Мне на этом свете ничего не надо,
Только б в лихолетье ты была жива…
Ты – моя надежда, ты – моя отрада,
В каждом русском сердце ты, моя Москва.

Все, что было с нами, вспомнят наши дети, —
Все, что потеряли, что для них спасли…
Только б стало лучше жить на белом свете
Людям нашей бедной, раненой земли!

Старых наших улиц трепетные взгляды
Юных наших песен строгие слова.
Ты – моя надежда, ты – моя отрада,
В каждом нашем сердце ты, моя Москва.