Николай Добронравов - Как молоды мы были

Что он так напряженно глядит сквозь туман?
Может, словно Раскольников, жертву наметил?
Он вполне адекватен. Он даже не пьян,
человек в станционном буфете.

Может, просто – куда он сейчас ни пойдет,
не окликнут его, не приветят…
Та чего же, чего же, чего же он ждет,
человек в станционном буфете?

Как он странно вписался в ночной полумрак.
Жутковатое что-то в его силуэте.
Черно-белый эскиз. Вопросительный знак.
Человек в станционном буфете.

Вот теперь на Алтае собираем обломки
от невышедших снова на орбиту ракет.
Голоса настоящих конструкторов смолкли.
Королева сегодня в наличии нет.

Расплескали на землю мы ракетное топливо.
Отравили поля. Погубили тайгу.
Сами новые все разработки прохлопали.
И не надо приписывать это врагу.

С той поры, как мы сами свой «Мир» утопили
в смысле том, переносном, да и в смысле прямом,
у космических взлетов подрезали крылья,
и улыбку Гагарина мы уже не спасем.

Не случайно пришло в эту отрасль старение.
Осмеяли мы свет наших прошлых побед.
Мысли сходят с орбит. Участились паденья.
Был прогресс в небесах. А теперь его нет.

Ах, в каком же хлеву мы живем беспросветном!
И оставила нас благосклонность небес…
Если б только вот в этом хозяйстве ракетном…
Если б только бы в нем прекратился прогресс…

Нет. Повсюду – беда. И враждуют народы.
А усталые люди (это мы, это мы)
в эти тяжкие дни, в эти странные годы
подбирают обломки Великой страны.

Мы с тобою росли без участья и ласки.
Мы науку войны в раннем детстве прошли.
В храме нашей любви жили русские сказки —
утешенье и радость родимой земли.
И когда у девчонок – трех заветных подружек,
наступала недетская первая грусть,
нашу добрую сказку о царевне-лягушке
заучили в те годы они наизусть.
Мы в те годы детьми
очищались от скверны,
и хоть знали:
в России нынче что-то не то,
и, конечно, не все выбивались в царевны,
но в болотной трясине не остался никто.
Приходилось подружкам и учиться, и строить,
интерес не к легендам, а к науке возрос.
Знали мы мудрецов и великих героев,
но волшебного царства у нас не сбылось…
А потом и надежды у девчонок пропали,
и любовь им не дали прочитать до конца.
От крутых перемен,
от недобрых реалий
улетали мечты и черствели сердца.
…В этой жизни другой, в этой жизни холодной
все родное изъято, все бесследно ушло.
А ведь раньше всегда в нашей сказке народной
воспевалось добро, побеждавшее зло!
Мы забыли сюжеты и даже названья…
И разлука с Россией все грустней и грустней…
Наши русские сказки и родные сказанья
заменил симпатичный зарубежный Дисней.
С куполов наших сказок сошла позолота.
Притаилась отрава в родниковой воде.
Нам с тобою, подружка, досталось болото,
а волшебного царства не осталось нигде…

Племянник приходит с работы в слезах:
«Ну, как это можно терпеть?
Производство встает. И на первых порах —
сокращенья почти что на треть.

Мы же были детьми этой самой страны.
Мы и голод и холод сносили.
А теперь вот, выходит, что мы не нужны
этой новой неясной России?»

Весь бардак происходит у нас на глазах.
Наши боссы на Запад линяют.
А в проектных НИИ, а в рабочих цехах
увольняют. Опять увольняют…

Не останется денег себе на прокорм,
процветают и подлость, и низость.
Говорят, в наших бедах, в провале реформ
виноват разразившийся кризис…

За бугром началась эта вся чехарда —
ипотечный не выдержал груз.
А у нас
это все начиналось,
когда
увольняли Советский Союз.

Что нам делать теперь? Где работу найти,
коль не связан ты с нефтью и газом?
Искорежены напрочь земные пути,
и небесный нам тоже заказан.

Выше честных людей бюрократ-суховей.
Расцвели воровские конторы.
Не по нашей вине мы теряем друзей.
Не находим и точку опоры.

Чтоб сегодня спокойно прожить, уцелев,
чтоб сготовить пирог к юбилею,
надо взять – промолчать, надо спрятать свой гнев.
…Не хочу!
Не могу!
Не умею!