Павел Чувиляев - Последний хозяин

Но вернёмся к литературному переводу. Работа не для толмача; труд для знатока языков. Например, русского. Поэтому товарищ масон из Кракова (а то и из Киева), но не из Парижа. В Париже нужных специалистов найти можно, но их мало, и все состоят на дипломатической или военной службе. И в больших чинах, так что информация об их подработке переводами , (а она непременно просочится; русские постепенно переставали быть дураками), может им навредить. Так что, пока купеческий обоз ползёт из Кракова в Париж, местный мастер-франкмасон делает наброски перевода с упором на особо трудные места. А также пишет брату-масону в Краков инструкцию и готовит деньги. В масонских агитках XVIII века блестяще переведённые места часто соседствуют с халтурой; видно, что разного градуса люди работали.

Затем переведённую книгу надо издать. Это дорого. Литеры набора тогда делались из твёрдых пород дерева; каждую буковку кустарь-резчик, аки Акакий Акакиевич, долго и старательно вырезал, высунув язык от усердия. Резчики работали артелью. А ломались литеры быстро, поскольку даже самое твёрдое дерево под типографским прессом долго не живёт; трескается. И это ещё радикальное улучшение технологии по сравнению с XVII веком, когда литеры вырезались вручную из меди. Следующим усовершенствованием стало изготовление литер из стали холодной штамповкой, но эту технология изобрели в середине XIX века. После её внедрения пошёл резкий рост СМИ: издавать газету стало дёшево и выгодно. А в начале XIX века за помещение – заплати; за прессы – заплати; за запас наборов литер – заплати; налоги и поборы – заплати. Это для начала разговора, чтобы вольную частную типографию организовать. Книгоиздательство по расходам было сопоставимо, например, с прядильной фабрикой. Владельцем типографии, как и всякого промышленного предприятия, мог быть только крупный капиталист; фабрикант. А цены на готовую продукцию книгоиздатели, пользуясь неразвитостью конкуренции, задирали до небес. Но франкмасонских денег для русского рынка хватало. Изданные книги грузили в очередной торговый обоз (расходы!) и тащили до проклятых столиц северных варваров: Москвы и Петербурга. Здесь в дело вступали кадры местные: Чулков и Ко. Занимались «подражаниями». Сие политкорректное слово означает попросту воровство и перетасовку сюжетов. Но старшие товарищи из Кракова и Парижа закрывали глаза, давая заработать далёким местным братьям и хитровским гешефтмахерам, осуществлявшим продажу и распространение. Главное ведь не прибыль (в политике деньги не зарабатывают, а тратят ), а насыщение пустого русского книжного рынка масонской тарабарщиной. Свет просвещения. Для него добрые братья из Парижа и Кракова ничего не жалели.

Масштабы? А статистики нет. Попытался в 1800 году Император Павел I Петрович (Рыцарь) безобразие пресечь; ввёл жёсткую цензуру не только русских, но и иностранных книг. И вовсе не Французской Революции, 10 лет назад происшедшей, он испугался, а просто надоело. Так на одной только Рижской таможне за год конфисковали 522 тома . А коронованного изверга, тирана и деспота вскоре убили собственные гвардейские офицеры табакеркой в висок. Теракт планировали в доме любовницы английского посла Уитворта О. А. Жеребцовой; времена-то были наивные. А убитого государя более 200 лет психом величают; даже А. С. Пушкин «увенчанным злодеем» окрестил. «Люди доброй воли», как и было сказано.

Каково содержание переводных книг? Если говорить только о волшебных сказках, самое обычное: рыцари, принцессы, великаны, драконы, битвы с неверными. И, конечно, любофф. «Ей с детства нравились романы. Они ей заменяли всё. Она влюблялася в обманы. И Ричардсона и Руссо». (с) А. С. Пушкин, «Евгений Онегин». Это первый слой; не опасный. Но подспудно внушалась мысль: Франция – прекрасна; сплошное рыцарство и любофф; Англия – интересна; романтизм и роковая любофф; Германия – тоже ничего; сплошь философия и любофф идеальная, умственная, платоническая. А Россия – бяка; сплошная грязь и варварство.

Например, одна из хитровских «народных сказок» XVIII века, позже вошедшая в сборник А. Н. Афанасьева «Заветные сказки», называется: «Мой жопу!» Я ещё довольно невинную выбрал; есть и похлеще. Получается, что переводные французские и немецкие книги – про рыцарей и чЮйства, в крайнем случае, про философию, а свои, русские – про жопу. Оно, конечно, для гигиены полезно, тем более что реальные европейские дамы и рыцари мылись не часто. Если серьёзно, литература «про жопу» должна существовать. Сам А. С. Пушкин, на тех же книжках воспитанный, является автором «Гаврилиады» и поэмы «Памяти И. С. Баркова». Последняя столь неприлична, что в 1937 году, в полном собрании сочинений к 100-летию со дня смерти поэта сталинская цензура отказалась её публиковать. Только после перестройки воспроизвели. Так что мог А. С. Пушкин про жопу и иные части тела; ещё как мог. Но он мог и сделал много чего ещё. А масонские сказочники XVIII века ничего, кроме похабщины и богохульства, не производили. Не могли или не хотели – какая разница? Важно, что похабщина и богохульство выдавалась за русскую литературу, да ещё якобы «народную».