Светлана Нагибина - Фотиния. Стихи и рассказы

Без падений этот путь не прошел никто. И она будет падать и подниматься, чтобы идти дальше. Она уже видит пятно света впереди. Жаждет перемен, что может, делает для них. Она стремится стать такой, какой хотел бы видеть ее Бог. В помощь ей два верных слова: «Господи, помилуй».

Вечер снова подходил к концу, а рассказ все не был написан. Несколько дней подряд мысль о его написании не отпускала ее. Но как-то все не складывалось. Суета, дела какие-то, спешка – все это каждый день на потом откладывало писательскую работу.

Нынче была суббота, мысли в очередной раз натолкнулись на название «С обратной стороны ее глаз». Внутри вечера, словно малые дети, копошились и гомонили теплые воспоминания. Молитва делала их все более ясными, ощутимыми, наполненными, и вот уже рассказ начал проступать сквозь толщу обрывочных фраз, оттенков чувств, пережитых когда-то событий.

В этот февральский вечер она была одна в своем доме. Уютный свет настольной лампы ограничил небольшое пространство ее рабочего стола. На стене в круге света привычно оказалась фигурная рамка с молитвой о семье и образом Богородицы, часы с именной подписью, подаренные на юбилей мужа друзьями, и фото в рамке, что стояло подле, на журнальном столике справа от нее.

С фото на нее смотрел Вовушка. Он теперь всегда был с ней. С тех пор, как черная полоса перечеркнула уголок портрета, он обрел свое постоянное место по соседству с ее письменным столом и всегда был рядом.

Вот и сейчас он смотрел на нее ровным взглядом с еле заметной улыбкой мягких светло-карих глаз. Родной взгляд отправил ее в недавнее прошлое, лет на тридцать назад. Она была спокойна и пребывала в прекрасном состоянии духа – в любви.

– Девочка моя, я так давно наблюдаю за тобой. Ты такая смешная. Ищешь слова какие-то особенные, не находишь, терзаешься в сомнениях. А я так вот тихонечко смотрю на тебя, просто смотрю на тебя – с обратной стороны твоих глаз…

«Что ты напишешь, это ведь совсем неважно, потому – написано уже, жизнью нашей с тобой написано, жена. Вот, ты говоришь, Фотиния теперь. А как по мне, так ты всегда и была ею. Может, я и не признавался в этом, но света в тебе видел много. С тех пор как письма твои читал в курсантском училище, я видел этот свет и хранил его всегда так глубоко, что никому ходу не было в те глубины. Свет этот и сейчас там. Милая моя девочка, ты идешь к вечной любви дорогой веры, различая пока лишь размытые контуры в предутренней мгле таинственного человеческого времени. Много опасностей на этом пути, но я проведу тебя по нему. Ничего не бойся. Проведу за ручку, как раньше. Помнишь?..»

В полной тишине ее мира ровным приглушенным шуршанием привычно работал ноутбук, свет лампы возвращал память в тихие семейные вечера, и она даже не заметила, как перейдя на шепот, почти слилась с поглотившей ее минутой радости и воспоминаний:

– Вовушка мой, родной…

Конечно, помню. Всегда моя молитва будет о тебе, любимый. Ты вернул меня к жизни. Расколол замершее каменное сердце, и потек из него ручеек покаянный. Теперь ручеек этот до смертного часа со мной и будет.

– Прости меня за все, за боль прости. Теперь вижу ее и чувствую, твою боль, теперь она моя. Пред тобой и пред Богом винюсь. Не гоните, молю, ваша я, ваша… Господи, Боже, прости Вовушке все прегрешения, вольные и невольные, даруй жизнь вечную и Царствие Небесное! – она все еще что-то говорила, но слов было уже не разобрать, так как говорила она одними губами тому, кто слышит.

Пахота покаяния поднимала и переворачивала в ней такие глубокие пласты сознания, что казалось, она изменяется на клеточном уровне, будто создается кем-то заново.

Пахота покаяния… Она как искусный реставратор снимала слой за слоем с творения гениального мастера бездарный новодел ее жизни, намалеванный наспех, без любви и старания, безвкусный, грубый, ядовитый.

Она сидела не шевелясь, не мигая смотрела на стену. Мысленный взор ее был обращен в прошлое, которое сегодня почему-то никак не хотело оставлять ее одну. Молчаливый монолог все более явно становился диалогом.

– Как рано я окаменела… Я стала памятником, обычным надгробным памятником, из мраморной крошки. А ты продолжал любить и памятник. Как мог, поддерживал его в порядке, протирал тряпочкой пыль и грязь межсезонья, заботился и ухаживал за ним, за холодным камнем. Как много лет я была не в себе, не в разуме. Да и я ли это была? Я ли…