Светлана Нагибина - Фотиния. Стихи и рассказы

Круговорот нескончаемый, бурный поток сознания, шквал слов и эмоций врывается в ее внутреннее пространство и сносит все на своем пути. Таков непрерывный разговор с Богом, с ее любимым живым Богом, без которого жизнь для нее стала немыслима с некоторых пор.

«Господи, помилуй грешную рабу твою, увидь немощь, в покаянии меня прими», – звучит внутри сосредоточенно и напряженно.

Магазин «Глобус» на углу Лепсе и Монтажников. Забежит на секунду за хлебом – и скорее дальше. Теперь она всегда шла к Богу с хлебом. Крепко укоренились в ней бабушкины слова: «Хоть за куском хлеба меня помяните».

От магазина летит на всех парах к храму, наспех на ходу поправляя маску (атрибут пандемии коронавирусной инфекции), светло и широко улыбается воскресному дню, небу, солнечному утру и тому еще, что все это с ней происходит. Ветер мешает колючки снежной мелочи со слезами, размазывает их по щекам и достает то ли из ее памяти, то ли еще откуда слова молитвы: «Достойно есть яко воистину блажити тя Богородицу, присноблаженную и пренепорочную и Матерь Бога нашего. Честнейшую Херувим и Славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя Величаем!»

«Благослови, мамушка, благослови, родимая, и прости меня грешную, окаянную душу».

Зажала в ладошке монетку, согрела на бегу в варежке, потому знает – ее у входа ждут.

– С праздником, брат! Помолись об упокоении души усопшего раба Божия Владимира, мужа моего.

Перекрестившись на храм и поклонившись, скидывает на снег за церковной оградой суету и поднимается на высокое крыльцо храма, где заждались уже Вера, Надежда, Любовь и матерь их София, свободная, другая: «Фотиния, ну, где ты? Поторопись. Заждались».

«Святые мои, молите Бога о нас грешных, о семье моей!» – И потянув на себя тяжелую ручку увесистой двери, входит в воскресный торжественный храм.

Открыв глаза, она прервала набежавшие мысли и вернулась в неспешное совершение Таинства.

– Тело Христово приимите, – доносилось отдаленное и строгое пение сверху.

Она мысленно взглянула на себя со стороны: «Кто ты? Какая ты?» – будто сам собой в сознании возник вопрос. Сегодня время снова раскрылось для нее. Будто со стороны, будто чужими глазами увидела она себя. Совершенно другую. То ли отстраненно, то ли отрешенно смотрела женщина на беспощадную грязь собственной жизни, грязь налипшего греха, разъевшего беспечную, слепую ее душу. Видеть это было больно. Будто прочная скорлупа незрелого грецкого ореха, сковала ее броня греха, уже бывшую, вчерашнюю. Согнулись под тяжестью этой неподъемной ноши слабые женские плечи, и вся она будто осела к земле черным мартовским снегом.

Конечно, не в один день совершилась с ней такая перемена. Медленным путем покаяния, маленькими шажками дней пробиралась Фотиния к этим мыслям. Какие слова могли бы вместить глубину ее сожаления о преступной духовной слепоте, о беспечности и безответственности за собственную жизнь? Простые. Самые простые человеческие слова: каюсь, прости, благодарю.

Знала ли она прежде эти слова? Слова знала, а Бога не ведала. Конечно, она слышала о Христе в своей безоблачной советской молодости. Но Он был далеко тогда, так обидно и страшно для нее – далеко. Теперь она видела, что это была совсем другая жизнь, в ней не было самого главного. Как жаль было лет, ушедших насовсем совершенно впустую.

Безвременные смерти самых близких людей раскололи орешек ее незрелой души. Скорбью, словно солнечным светом, стала вызревать она, изъеденная удовольствиями и потерянная на долгие годы для себя самой и для жизни. Огромными, увесистыми кусками с души стала сваливаться заскорузлая грязь, из-под которой местами уже начала появляться нежно-розовая мякоть нового человека…

– Фотиния, – неожиданно для себя выдохнула пред лицом батюшки прихожанка.

Имя прозвучало громко и чисто, оно поднялось под самый купол, облетело все закоулки храма, вдохнуло церковный сладковатый воздух и послушно вернулось к ней.

«Фотиния», – уже мысленно повторила женщина. Была она ничем не примечательна среди прихожан: приземистая, полноватая, средних лет, в неброской одежде, в платочке, как многие сестры в церкви, пожалуй, только глаза и выдавали в ней Фотинию – самые обычные, простые, светлые.

Назвав священнику свое имя, она приняла в себя Тело и Кровь Христовы. И воцарилась тишина. Все, что бурлило и беспокоилось в ней, утихло. Мир и покой пришли улыбкой на ее спокойное лицо. Снова жива!