Ложись, приятель,
Рядом полежим,
Посмотрим телевизор,
Потолкуем
Об утренних начальственных звонках,
Работе, на которой только хуем,
Режиме, от которого бежим,
Искусстве делать на сто двадцать жим,
О девочке прыгучей на коньках
И снайпере,
Глядящем в тепловизор
На ящериц невидимых в песках,
Где полумесяц режут на висках.
Плевать мне,
Что там было у Латура,
Земля не якорь,
Не янтарь, не дом,
Земля – язык наш,
Мы в ней арт, скульптура:
Покрытый глиной, как вселенским льдом,
Застывший слой Матиссовых танцоров,
Которых здесь, в лесу, в полях, меж споров
Застал червь сна – и засолил в Содом.
Мы неподвижной
Чушкой вниз бредем,
И сеть грибницы насыщает поры.
Мы спим,
А над червем растет культура,
Посаженная против нас,
Вне нас,
Гнилая рожь,
Куски посконной брюквы,
Нож новостей
И форменные брюки,
Хамло в очках, ограды из костей,
Мы думаем,
Что умные, как суки,
А это череда лихих гостей
Питается застывшими телами,
Из нашей боли
Выгоняет квас,
Из лимфы —
Патриотов с пробелами
На месте нужных мозговых страстей.
Плюнь в агронома, друг,
Пока еще
Ты не вполне внутри
Утробной почвы,
Вынь голову из рук,
Дойди до почты,
Скажи всем,
Что из олова земли
Торчат колени, локти,
Пазл ушей,
Изогнутые луковицы шей,
Разбросанные,
Как застывший ужас,
По русской Гернике,
Стоят в ручьях и лужах.
Над нами
Одуванчики цветут,
Посконная бригада их срезает
И делает венки —
Тебе и мне,
Кладет их неприметно на пеньки,
Там на лугу, где все забылись снами,
Тут у костра, где жарим шашлыки,
И только пух живет
Ей вопреки,
Не зная зла, границ,
Возни с часами,
Визитов контролирующих лиц,
Пух наша плоть и кровь.
Ребенок дунет —
И части нас в пространство полетят
Поверх реки, орлов, вязальных спиц,
Сухих деревьев, падающих ниц
От слов командных, требующих в ногу,
Поверх бюрократических страниц,
Свободу превращающих в берлогу,
Пух не в губах земли.
И слава богу.
Голова тупая,
Арбуз какой-то дурацкий,
Как говорил один хрен,
Наступает
Ретроградный Меркурий.
Хоть иди
Снами делись по-братски.
Или чем там еще —
Женами,
Каплями травяной микстуры,
Млеко, прическа, куры,
Был бы доволен вождь,
Вождь, как известно,
По звуку почти что вошь,
И лицо у него,
Как легкие
На сигаретной пачке,
Увидишь – сразу от страха сигаешь в родную рожь.
И хрен с ним.
С тачанки мы видели
Эти правительственные тачки.
Вообще у меня сезон кабачков.
Не тех, что на Пятницкой,
Там – заи, музон, —
Читай пивной путч, фашизм, —
Потом еще эти шоты.
Чувствуешь себя мальчиком
В винтажных тру дойче шортах,
А с утра изо рта
Сапоги вылезают,
Запах, как после секса в ватницкой.
Я ватники не люблю,
У меня, как я уже сказал, плодоовощной фетишизм:
Берешь кабачок,
Режешь,
Кладешь помидор —
Опять красное, лезет подспудная тема власти, —
В общем, кабачок приготовить нетрудно.
Главное, в духовной гармонии чеснок разделить на части,
Масла налить не скудно.
Задумываешься —
Допустим, хорошо ли, что этот ваш
Цветаевский золотой Людовик —
Монархический луидор,
Тьфу, что ж за, бля,
Опять все сгорело.
Хоть иди воруй новую партию
Задом наперед, как Меркурий.
В кармане, сами понимаете,
Два рубля,
Как сорока в дуду пропела.
А чего вы хотите?
Август.
Пустой месяц
Для тех, кто
Сошел
Чисто в белом в болото
С убойного корабля.
Кто там еще,
Господи, курит
На балконе —
Ах, да, это ж я.
Стою, выдыхаю дым
В неглиже —
Мать его, Серж Генсбур, —
Дым вокруг бело-синий,
Как роса над трясиной,
Дым – он, по сути, жатва, слеза, коса:
Срезает туманом
Дома,
Грили теней под листьями,
Девушек волоса,
Господи, как жарко,
Вот придумаю сейчас гризли —
Пусть рычит на улице,
Старушек пугает.
Слышите вопли? Це, меняясь в лице,
Издают они голоса,
Гризли зол, всюду сопли, из пакетов вываливается колбаса —
И так далее.
Читать дальше