зернышко граната
взрывается как граната
в овсянке
весна
погружение в мир шпината
кипятка и зеленых яблок
гастрономия
отдает астрономией
сюрреализмом
немного крестными муками
пара недель еще
на пасху разговаривать с мухами
щи варить
мириться с феодализмом
Как меловая пыль.
Как россыпь медных крошек.
Ты думаешь:
Наверное, хороший,
Раз столько обнимашек,
Милоты
И книжный корешок
Торчит из ванны,
А после серый день.
Зачем алмаз,
Когда за все добро
В ребро и глаз
Втыкаются отверстия дивана,
Велосипеды,
Порции начальства,
Пугливые конструкции, мазки,
Носки – под пятки,
Твердый мир,
Твердят,
Удачно же выдавливают сливы
Колесами пустыми,
Стынет день,
Над лесом, Плесом,
Глазками котят
Выкручивает жадную мочалку,
А в ней пыльца,
Оброк нетвердых тел,
Прижавшихся друг к другу и спокойных.
Ты видишь, по утрам
Весь слабый мел
Сливают на обочину,
В коллектор,
К причинам океанской милоты,
Пингвинам и гигантским черепахам,
Не с лекторским размахом описать
Морские переливы, перепады,
Лиловые глубины пыли,
Где на дне желтеет
Клекот голубиный,
Нос в поцелуях,
Сонное бедро,
С айпадами зарыты
Нежность, нужность,
Бери ведро,
Вычерпывай,
А ты
Идешь весь бело-черный
На работу
В чертог алмазной мошкой
Забывать,
Что крошки оседают на ядро
И держат нас,
Обнявшихся в кровати,
Постыдно мягких,
Жалких в топкой дрожи.
И тяжесть мира держат,
Жесткость тоже.
зачем тебе
красивое лицо
здоровый привкус
радости модельной
когда
дрожит и плачет по углам
и зло уже не дельно окружает
оно в тебе
внутри ползет кольцо
тревожит шею крестиком нательным
пока идешь с бумажкой в коридоре
и волосы бросаешь вдруг назад
через очки в оправе
а охранник
вздыхает от желания
жевать
тот крестик
пока свобода почерком метельным
на теле друга пишет
коля был
без ластика
красивому лицу
пристали
пятна
рыхлости разрывы
пастельные
портреты дориана
пришла сменить
древесная кора
не слушай шульман
слушай провода
стальные листья мокрых остановок
вода трещит
макбетовским фрионом
неоновый
шаманский барабан
стучит пора
потом
другого времени не будет
спасайся
рви кольцо
расслабить пальцы
гляди бумажка по полу летит
и ноги ослепляюще выходят
в бирнамский лес
а этот лес везде
в кофейне сумке
тишине отельной
еще не бывшей маленькой
котельной
везде где дети смотрят на стрелу
чтоб дунсинан как вавилон
был кончен
и ждут тебя
по-честному к столу
Понятие – вещь, тупая как зонтик,
Как запятые дислектика.
Говорил рябой француз-сталинист:
Господин и раб – диалектика,
Пока не помрешь, где ни скандируй тостов,
Свободой кормится слизень.
Или остров.
Что есть понятийно остров? Не по редакциям кофе пить.
Остров – жить Берроузом или Кизи,
Разделенным сообществом,
Открывающим дверь
Параллельной стоглазой жизе,
Кушающим грибочек
В окопчике подо Ржевом.
Это сложнее, чем робко читать Кожева,
Сложнее, чем революция.
А третьего нет вообще,
Огурцы, газовый шар печали,
Земляная щель.
Погладь пальцем – ничто.
На лужку цвели, под кустом упыря встречали.
Так страшно жить,
Что кажется пустыней
Холодный подоконник, где цветы.
Белесый иней
Виснет на усах,
Дверь в город обращается «мушщина»,
И в целом я, наверное,
Машина
По производству мелкой красоты,
Случайной
Из хвоста полночной белки,
Мышиной серости
Моста,
Игры в гляделки
С ротвейлером
В его подъезде сиром,
Из бутерброда с плесневелым сыром
И жирного обертного листа.
Вот обернись —
В итоге ничего,
Не человек,
Немая оболочка
На сигаретном облачке сидит,
Зубами машет,
Режет ангелочка
Картонного
Из мыльной упаковки,
Читать дальше