Наталья Метелица - От шрама до шарма. Стихи

Пусть в весенней горячке свиданий
забывается имя всему,
а в единстве открытий и Тайны
даже горе – спасенье уму.

Снова полночи, как зомби, не сплю.
Пульс то щекочет, то бьётся.
Кончилось время, и все «ай лав ю» —
сдача моя незнакомцу,
кто перепутал «купить» и «продать»
вместе с деменцией века.
Мне рассказали, что я – чья-то мать
в статусе «бомж и калека».

Можно ли верить? И можно ли жить,
если о главном забыто?
Я не просила ни правды, ни лжи,
но помогли —
э р у д и т ы…

Слово выронил – душу вытравил.
Так бывает, когда с чужим.
Между жестами и субтитрами
звук особенной правдой лжив,

если хочет убить искуснее,
интонации натаскав,
как овчарок.
Считаться ль с чувствами
на земле мировых расправ?

Кто заметит в таком побоище,
где кончается совесть слов?
И насколько жесток хохочущий,
если смех – его ремесло?

Бессонница понятна, но к лицу ли,
когда любовь в ладонях догорит,
а память, на пуантах ночь танцуя,
не различит, где именно болит…

И вот рассвет – сплошное удивленье,
что разгораться нечему давно,
а всё-таки живое и болеет,
как будто в том и есть реальность снов.

Причуды пограничного сознанья
на ленточки весь танец расплетут
фалангами обугленных прощаний,
используя безумие как жгут.

Три года прошло, понимаешь?
Три года, – укравших во мне
всё лучшее… Мне бы вчерашней
себя хоть глоточек!
Но нет

ни капли от прежней дурёхи.
Кормила голодную вошь.
Ты хочешь сравнить наши вдохи:
кто больше
на вошь ту
похож?

Иначе зачем ты вернулся,
когда ничего не вернуть!
Ты помнишь, какого я вкуса
была?!..

Вся – кормящая грудь!

Когда я вновь вернусь на землю,
не делай вид, что не узнал.
В моём насквозь прозрачном теле —
лишь ощутимее скандал
всех одиночеств мирозданья,
где мир – песочница. Но мы
за эту пыль и жизнь отдали,
хотя и жизнь была взаймы.

Я долго буду бестелесной…
Проценты вырастут, и мне
придётся заново воскреснуть:
вернуть долги – песком втройне.

Вот так по кругу усложняя
заём у займа, как рабы
своих рабов, – мы дни за днями
жизнь распыляем —
долг избыть.

Если можно идти вперёд,
то с тобой. Потихоньку. Или
как получится. Лишь бы год
одолеть. А потом бы жили
без отчётов для сводки лет:
на свободном векторе счастья —
где нельзя ничем заболеть,
кроме вечной любви и страсти.

Зрачки растворяются в небе
и цвет примеряют другой.
Скажи мне, любимый, где не был
ещё ты —
я буду с тобой

другою.
Небесною. Дрянью.
В примерочной т е л о любить.
А вещи оставим за гранью,
где серое шьют
воробьи.

Люби, как будто никогда
других и не любил.
Пусть одинокая вода
простит уставший Нил.

Пусть все потерянные дни
найдут, кто их терял.
Не ради мести. Сохраним
местам последний ряд.

Там мы и встретимся навек —
целуясь мимо рта.
Там совпадут все русла рек,
единым устьем став.

Что-то теряется в каждой находке.
Что-то находится в каждой потере.
Мир из таких алогичностей соткан,
что удивляешься честным и верным.

Кто эти – честные? Где эта вера,
чтобы раскола в себе не искала?
Каждый последний рождается в первом,
если признался в успехе провала.

Все пьедесталы уходят под землю.
Слабость завидует собственной силе.
Если с тобой мы друг друга раздели,
значит, не зря и одетых любили.

Разговаривать непривычно.
Стены молча живут со мной.
Я вытаскиваю кирпичик.
И качаю в руках. Больной,

неуютный и очень странный.
Даже страшный. Но мне родной.
И душевный брикет обмана
пеленаю. Я вся давно

каждой стенке – и вор, и мама.
Им пришлось мой язык учить,
чтобы голосом прижиматься:
«Не бросай нас!
Ломай.
Лечи».