Array Сборник - «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №2

– Учиться бы пошёл. Ты ж лучшим учеником в классе был, Ивана Франка наизусть шпарил, «Каменяры». Помнишь?

– Помню, Яша, помню. Но учиться не пойду, на шею родителям не сяду. Люба и Федя устроенные, при семьях, а вы с отцом и матерью живёте… Раечка с Маней ещё школу не закончили. И тут – здрасте вам! – я заявляюсь, инвалид безрукий! Когда Аню встретил, понял, что это неспроста, что так богу угодно. Хотя в бога я не верю… Аня вот верит… Лучше пусть меня погибшим считают, чем семью обременять.

– Где ж вы с ней познакомились? На фронте? Вроде не похоже. В госпитале, что ли? – Коля свернул новую «козью ножку», закашлялся, раскуривая.

– В поезде вместе ехали. Теснота, духотища. А я после операции чуть живой. Угостила она меня картошечкой горячей, пирогом с капустой. Давненько я домашнего не ел. А потом говорит: «Жалко мне тебя, солдатик, война жизнь твою раскорёжила». И с собой позвала. Я ж ей сказал, что никого из семьи не осталось, всех война унесла. А она одинокая… Вдова. Похоронку в сорок третьем получила.

– Видел я дураков, Сеня, но такого, как ты, в первый раз вижу, – Коля даже побагровел от возмущения. – Открестился, значит, от всех? И от матери, что тебя на свет божий произвела, и от братьёв, с которыми в догонялки в детстве играл! Эх ты, не знаешь, что ль – за битого двух небитых дают!

– Может, и дают, да не больно-то берут, – усмехнулся Семён.

– Вот что, – сказал вдруг до этого молчавший Бенцион, – хватит друг друга шпынять. Поедем домой, с матерью повидаешься. Мать нельзя обижать… А дальше – как тебе твоя совесть подскажет.

На этом и порешили. Наутро Семён сообщил Анне, что хочет на недельку съездить домой. Женщина зарыдала:

– Не вернёшься ты, чую! Ох, лышенько! Зачем только гостей незваных в дом пустила! Убирались бы вы подобру-поздорову, пока я вас поганой метлой не погнала!

– Аня, уймись, – Семён растерялся, не зная, как себя вести. – Это ж мои родичи всё-таки. Вернусь я… Вернусь. – Но уверенности в его голосе не было.

Когда уже все, кроме плачущей Анны, вышли из дому, Фроим вдруг хлопнул себя рукой по лбу:

– Вот дурень, кепку забыл!

Он вернулся в комнату, подошёл к женщине и, глядя ей прямо в глаза, сказал:

– А ты знаешь, что твой Сергунька еврей?

– Нет, – испуганно пробормотала Анна.

– Шо, нэ бачила, он же обрезанный!

– Нэ бачила, – ответила женщина. – Я ж в этом нычого нэ розумию.

– Так вот, милая моя, – Фроим перешёл на русский, – он еврей, по-вашему – жид. А еврей не может жениться на гой-ке. На чужачке, значит. Вера не велит. Ферштейн?

Анна молчала.

– Ну, я пошёл. Будете в наших краях, заходьте!

Анна сделала попытку что-то спросить, но, натолкнувшись на острый взгляд Фроима, смешалась и опустила голову. Фроим уже переступал порог, когда она громко крикнула ему в спину – так, чтобы её было слышно во дворе:

– Дядьку! Кажи Семэну вашему, шоб не возвертался!

Вечером того же дня они прибыли в Кривой Рог, и Соня

Пайкина, еле живая от потрясения и счастья одновременно, целовала-обцеловывала Сенечку, не отпуская его ни на шаг от себя, и приговаривала:

– Ох, Фроимкэ, хорошую картошку вы привезли мне из деревни! Никогда такой вкусной не ела! Даже до войны.

Младшая из Пайкиных, тринадцатилетняя Маня, которую в семье называли Манюськой, повисла на брате и визжала от восторга.

– Вот это да! – толкала она среднюю из сестёр. – Глянь, Райка, сколько у него медалей! Больше, чем у Фёдора! Ты настоящий герой, Сенечка! Завтра в школе похвастаюсь.

– Герой, ещё какой герой! – смеялся Фроим и хлопал Семёна по тощей груди.

Соня, седая, грузная, сидела как королева-мать у трона сына. Сдержанно, как и подобает знатной особе, она улыбалась и со значением посматривала на мужа, словно бы говорила: «Вот, Бенцион, каких детей я тебе нарожала! Ни у кого нет таких!»

В этом она была абсолютно уверена.

Родился в Риге. Учился в Латвийском университете. В течение 17 лет добивался разрешения на выезд в Израиль. Был одним из руководителей нелегального литературно-художественного семинара «Рижские чтения по иудаике», в рамках которого впервые начал заниматься поэтическим переводом. Продолжил в Израиле, где проживает с 1988 г.

Член Союза писателей Израиля, Международного Союза писателей Иерусалима, Международной гильдии писателей. Печатные издания: «Ханох Дашевский. Из еврейской поэзии. Переводы с иврита и идиш» (изд-во POEZIA.US, Чикаго, 2014); Перец Маркиш «Куча», перевод с идиш Ханоха Дашевского (изд-во «Книжники», Москва, 2015); «Из еврейской поэзии. Перевод Ханоха Дашевского» (изд-во «Водолей», Москва, 2016). Многочисленные публикации в журналах и альманахах Израиля, США и Германии и в Интернете.