Александр Димитриев - Не оставлю надежду… Избранное

И кто же позволил тебе, завершая бросок
по тяготам жизни, исполниться боли и гнева
на весь этот мир, так, что каждый последний кусок —
он твой, как прав путь – тот, который ведёт тебя влево?..

Решайте, охладив свои умы,
окиньте Русь прозревшими глазами! —
Не скифы мы, не азиаты мы,
нам не до тьмы, но нас ещё не тьмы,
зато един как алгоритм экзамен.

Не всякий, защищаясь от угроз
на рубеже всемирного потопа,
ответить сможет на простой вопрос:
утопия иль совесть и Христос,
Евразия иль всё же Азиопа?..

Жизнью заложено право на выход,
только его нам найти не суметь,
коль в провожатых окажется смерть,
дорого встанет нам неразбериха.

Жизнью отмечено право на выбор,
только разрушит любые права,
связи с последней надеждой порвав,
подлой болезни упавшая глыба.

Ты проводи меня лишь до порога,
дальше я сам по ступеням сойду
в суетность мира, где в первом ряду
не отрицают присутствия Бога.

Снова увижу я всех незабытых,
телом вмерзая в те скорбные дни.
Взором ведо́мый ушедшей родни,
души покорно верну на орбиты.

Дай отоспаться в сошедшем безмолвьи,
дай мне покой отобрать у врачей,
коим не ве́домо, кто я и чей
мозг был настроен по всполохам молний.

Грома раскаты услышу едва ли,
в плотном тумане почили дожди.
Шепчет природа: проснись и дождись,
выход открыв в бесконечные дали…

Не верь в загаданные числа
и зря рулетку не крути!
Вся боль потерь – в потере смысла
и в разрушении пути.

Да, главной цели сокрушение
страшнее будет во сто крат…
А выигрыш – это утешение
всем, кто обманываться рад.

Мы просто повторяем – не творим,
и не вершим, а только совершаем.
Мир первозданен и неповторим,
но не безгрешен, значит, искушаем.

Не всем дано, ну или суждено
дар проявить наперекор природе.
Велик, кому признаться не грешно:
его рукой как будто кто-то водит…

Плод запретный, сорванный в Эдеме,
вызрел на прозрение твоё.
Первая семья и ныне в теме,
ведь проснулась совесть в то же время,
что теперь не каждый сознаёт.

Плод греха вкушая с наслаждением,
и добро не отделив от зла,
ты на том, на плотском, возрождении
не нашла критерий восхождения,
к небу рук своих не вознесла.

Но души твой грех не искалечил.
Через вечность снизойдёт Господь,
вырвет из петли, обняв за плечи,
чтоб потомки создали предтечу
таинства, подняв ко лбу щепоть.

Обними же меня! Я тебя позабыть не посмею.
Кто разлуку привёл на дебют календарной весны?
Оставляю свой дом в непредвзятом порыве быть с нею,
осознав невзначай, как квадратные метры тесны.

Мне в келейном мирке одиночеством маяться. К маю
будет дождь полоскать на виду у обжитых дворов
наши души. Тогда ты вернёшься, сказав: «Принимаю!»,
утвердившись, меж тем, в подозреньи, что я нездоров.

Почему нам не жить, как и всем, в светлом таинстве вёсен,
в полных чашах домов, изгоняя из них сквозняки?
Я не буду всегда сексуален, влюблён и серьёзен,
оттого, что с тобой мы лишь в двух измереньях близки.

Я хочу в сотый раз потерять полустёртые мерки,
что прошли сквозь года нам из детства как добрый задел.
От слияния тел до слияния наших энергий
нам проделать бы путь и в мозгах завершить передел.

Или я нездоров тем не столь уж нелепым признанием,
или жить, чтоб тужить от нехватки чужого рожна?
Мне тебя не вернуть по наитию – не по заданию,
где бы общность двух душ оказалась совсем не важна…

Вновь беспокойство странствует по миру —
по воздуху, по морю и пешком,
оно с короной как китайский вирус,
поддетый итальянским сапожком.