Галина Болтрамун - Всерьез и в шутку

Не о прежнем болят повзрослевшие раны,
Поменяли валентность итоги борьбы,
И как будто по неким законам не-жанра
Тайный смысл наивысшей ценою добыт.

В эпилоге прыгучие планки амбиций
Не под сенью знамен – под сонливостью стрех.
А бог из машины в пятнадцати лицах
Наблюдает безличной стихии успех.

Липы измазаны солнечной радостью,
Склонно к жалости жало у пчел.
Аскет, что в пещере от счастья упрятался,
Вдруг ее ненадежною счел.

Ахилл, черепаху оставив на привязи,
Догоняет для галочки нимф.
Окстившись, Харон делегацию вывезет
Не туда, куда требует миф.

Яркость, и зной, и пыльца перемешаны,
Чуть звенят эманации скал.
Каждый податливый и средневзвешенный
Ретуширует свой номинал.

Июль – годовой маеты кульминация,
Необузданности апогей.
Плохо все понимают, за что убиваются,
Но не оторвать, хоть убей.

Род прямоходящий среду бороздит,
Практикует и поползновенья,
Чтоб сноровки былые свои разбудить
До седьмого, и дальше, колена.

Иллюзии смотрятся блекло в тот час,
Когда между ними химера
Дерзко покажет в натуре свой класс,
Чуть подмигивая биосфере.

Хиромантия, зная границы свои,
Читает ладонь как по нотам,
Но всегда выплывает, раздвинув буи,
Нота бене из подноготной.

В инфраструктурах соцветия ламп
Утеряли запал Прометея;
Старый бог из машины чарует пикап,
О былом механизме жалея.

Тот, кто достигнет пустынности зорь,
За пустышками дней не гоняясь,
Обнаружит в багрянце зовущий зазор,
Не зазорную в нем негуманность.

Показательно круглогодично
повсюду зимуют раки,
А на горе их свистки
берут полицейский аккорд.
Нехорошо самым первым смеется
гоголевский Акакий
И плодится, чтоб электората
хватало для всех Держиморд.
Кесарю часто при полном
имении паствы неймется,
Он всех порывается тщательно
сверх полноты поиметь;
Тоталитаризмы его
почитай что священного ГОСТа,
Хоть курица лапой писала,
заверил тотемный медведь.
И диктаты, и то, что смиренно
калечит себя под диктовку,
Выполняют, при всех разногласиях,
общую функцию икс;
Неправдоподобны ее
многочисленные трактовки,
Она вне ученых фиксаций
остается идеей фикс.

На шедеврах индустриализма спонтанно
Проявляется варварский кант;
Поворот на Гоморру таят автобаны;
В кабинетах – пещерный азарт.

Атавизмами оранжерейного сада
Привечается клоновый нерв,
Кой чуять патетику древнего гада
В их модальностях поднаторел.

Ночью в пробирки и колбы стучится
Юрских манипуляций запал —
И юродствует в новой культуре частица,
Как будто не кончен тот бал.

Оратории неартистично взвивает
Каннибальский прорвавшийся ор.
Цели бомб и орудий, в бросках завывая,
Бесцельно крушит мародер.

Варварство вяжется с бредом и брендом,
И развязность внушает везде,
И вилами в реках своим оппонентам
Регистрирует водораздел.

Встарь на нивы подлунные семя
Галактический ветер принес,
И под благословляющей сенью —
То страда, то кровавый покос.

Первобытные фазы работы
Заложили незыблемый тренд:
Диво индустриального взлета
Прогибается под дивиденд.

Показатели биржи – кривые
Лишь на графике. В жизни самой
Ходят баржи с клеймом тирании
Неизменно по струнке прямой.

Фарисейство так мечет рекламу,
Песнь Песней цитируя вскользь,
Что вопящим в пустыне горланам
Не однажды запнуться пришлось.

Повсеместная неукротимость
Равноценна усильям крота,
А вокруг герметично столпились
Небеса – не уйти от винта.

Мифы цветут, пахнут блажью и кровью,
Командуют всюду парадом,
Вдувают в обычный эффект парниковый
Эффектность парилки дриады;

И всем в головах возгоняют опилки,
Сердца колошматят экстазом,
А в тело культуры внедряют прожилки,
Похожие на метастазы.

На всем созидаемом, производимом —
Непромышленные заплатки,
Чьи слишком расплывчатые пантомимы
Перепутывают догадки.