Яков Есепкин - На смерть Цины

Наши слезы одно горних царствий красней,
Отгремели пиры, вспоминанья, Господе,
Тлеют с первой Звездой, мы не виждим огней,
А и сами горим бойной кровью в колоде.

Во алтарные идя врата,
И падем на худые колени,
Беспричинная смерть золота.

Если наши кровавые тризны
Много дали терниев лубкам,
Отречемся от бойной старизны
И раздарим венцы ангелкам.

Это, Господи, мы лишь стучимся
В алтари, осыпаючи злать,
Крови нет, хоть зеленью сочимся
И кричим, и кричим – исполать.

И прогнали мошку с побледневшего смертно чела,
Вновь аида-царя в имяреке глупцы не узнали,
Восвояси пошли, и была их печаль весела.

Золотой, золотой Ершалаим безмолвствует втуне —
Кровь Христоса ли смыть, как потянут на стогны царей
И распнут за любовь, не Марие, а жалкой матруне
Чернь дозволит рыдать близ крестов и чумных алтарей.

Подходила к ним Смерть и ея не узнали надежи,
Голубые цари, Ершалаим омыла гроза
И во бели садов замелькали исчерные рожи,
И сквозь кровь пропеклась Иисуса больная слеза.

Хорошо ль балевать на поминках по Божием Сыне,
Мед и пиво алкать, запивати худое вино,
Буде всех провели, до последней звезды на помине
Вас и вырежут всех и упрячут потайно в рядно.

Человеческий сын, а не мальчик Господний гуляет
В белом льне и цветках, возлюбившим его говорит,
Чтобы шли по домам, и слезою убийц похмеляет,
Прекровавой слезой – нощных звезд она ярче горит.

Всё искали блажную Звезду.
Смерть пугала зимовой своей ворожбой,
Забываясь в исчадном бреду.

Драгоценные вкруг прележали снега —
Хлеб для нищенской нашей сумы.
Во любови топилися их жемчуга,
Наливались отрутью зимы.

Светлый Господь, почто же твои голубки
Сатанеют в горнилище нег —
На изгнившие темных венков лепестки
Осыпается искристый снег.

И войдем в безымянные Божьи хоромы.
Наши кости черны для вороньей потехи
Да горят вечной славой пустые шеломы.

Страстотерпцы встречалися нам по дороге
В змейках крови, с побитыми сребром перстами.
Забывали всечасно о Господе Боге,
Припадем уж теперь к Его ризе устами.

Скажет Господи: «Черни избыты потравы,
Чада вольны, во аде пусть кружат вороны.
Воплетайте в венцы свои сорные травы,
Слезы скудные лейте на эти короны».

Разве ангелы косточки наши поднимут,
Возрыдавши, снесут их к заросшему храму,
Поелику измертвые чада не имут
Ни любови Господней, ни царского сраму.

Примеряя, ты станешь прощаться
И тогда различишь наконец
Круг, в котором нам присно вращаться.

Ад в зерцале ослепший лишь зрит,
Не ищи тень мою и в Колоне,
Ибо царскою оспой пробит
Взгляд и вылит в багрец на иконе.

За погибших в неравном бою,
Смерть поправших и проклятых миром
Ты в последнем застолье сию
Кровь зажги над церковным потиром.

Пусть горит она с барвами тьмы,
Вместе с утварной ветошью тлеет,
Горький цвет всеблагой суремы
Тем дарит, кто себя не жалеет.

Так и мы не жалели себя
И, смотри, ведь успели некрасно,
Сколь хранят и карают, любя,
Ангелки – вознесемся безгласно.

Аще нам вкруг пенатов летать
Васильковою твердью преложат,
Будем тихо еще соцветать,
Разве тристию первенцы множат.

Даже злато не нужно судьбе,
Не застолье у нас, а поминки,
Циннобер, виждь, влечется к тебе
Синью уст, окунавшихся в цинки.

Васильковые нам исплетутся короны,
Как сойдем и начнут поименно считать
Благовестных певцов, зревших Божии троны.

Раздарили себя мы калечным родам,
Ничего не взяли, да слезами умылись,
Тянем персты свои к озлащенным ладам,
Каистры наши, Господь, нищетой преязвились.

А и длится еще пированье волхвов,
Вот явимся туда, где подложны музыки,
Пурпуру изольем со тяжких рукавов —
И прордеют крушней хоровые языки.