Яков Есепкин - На смерть Цины

Их бросим безнадежно пресмыкать
Черемы скользких теней, до четвергов
Пиры оставим, вежды не смыкать
Равно о блудном скопище извергов

Нам ныне и восприсно, отложить
Рассказ велит холодное раздумье,
Нельзя мертвым надеяться и жить,
Сейчас безумных тварей скудоумье,

Стенающихся панночек инцест,
Блядей кровосмешение дурное
На миг хотя забудем, тех невест
Страшит прикосновение земное,

Молчать им должно с вишнями во ртах,
Глотать еще сиреневые брашна,
О наших чудодейственных листах
Сребриться, буде адница бесстрашна.

Блеск гасит этот свет и тот, в пустых
Античных рифмах пестуется атом,
И в нетях выступает разлитых
Полынь золотогорьким суррогатом.

У Ра корона – мертвая петля,
Всебледный огнь увечного дозора
Сжигает елисейские поля,
Некрополи пред очесами, Кора.

Воздушный Акрополь, за коим нет
Ни грез, ни яви, чернь сию стращая,
Зардит ль, царица мира, в червный цвет
Сотленные эпохи обращая.

Как иссохнет багрец – кровь зачерпни мою,
Светлый Господь, поставь юродивые меты,
Не спасти и Крестом огнь-братию сию,
Указуют шляхи нам в инакие светы.

Аще ляжет Звезда, запируем и там,
Не хватило на всех нас лазори Господней,
Прибили царичей ко еловым щитам,
Наспех внесенным вверх из подвальцев исподней.

Ах, я ели всегда паче смерти любил,
В новогоднем чаду век просиживал зимы,
Рождество ни одно и теперь не избыл,
Глянут как чернецы – белью будут язвимы.

И теперь юродной вопиявший молчит
И пристали давно ангелки черневые,
Не дождаться трубы, Сыне мой воскричит,
Буде могут изречь на Суде неживые.

И хотели спастись, и хотели бежать,
Но младенцев и тех различили по крови,
Принялася тогда Смерть неплодная жать
Серпней пажити, нам изъясняться в любови.

Ведал как упастись, дотянул бы деньки,
Но по лотосам вдоль не прошелся из серы,
Сожимаю в перстах недород-волошки,
Для сыночка оне, для Михалки, химеры.

Говорила, спасешь из исподней любой,
Да, нелюба, сама христарадно сгубила,
Разве усны, слезясь, посквернила божбой,
Гвоздевое сребро так в распятие вбила.

Наискось зашили мой порубленный лик,
Ничего от него и досель не осталось,
Только лежа в гробу аз предстал всевелик,
Лишь во гробушке тех нищих яствий досталось.

В вечном царствии пир юрово отгремел,
На трапезных замки, претемны Элизеи,
Алчет пурпурных вин, кто бежать не сумел,
Но сготован четверг и мельчат ротозеи.

Смертной каши восласть мы наелись, Отец,
Все слегли однова и не встребуют емен,
И последок любой – ныне Твой первенец,
Темен он иль всебел, превелик иль никчемен.

И служений алкали благих,
Но златые кресты отоснились:
Червоточны распятия их.

Днесь Господние с рыбами нети,
Человеков не ищут ловцы,
И преложны парафии эти,
Во которых собиты венцы.

Ах, о нас еще десно расскажут,
Перстный свет яко будет далек —
И Христу ангелочки укажут,
Где последний истлел василек.

Отражаясь в терничных очах.
Здесь и Смерть поднесла перстный палец ко рту:
«То ли царствие в горних лучах?»

Сыне, Лазарь давно в смрадной яме изгнил
И с распятья Тебе не сойти.
Мертвый первенец мертвых зачем хоронил —
Все на свадьбу пришли во плоти.

Зрел Господь, как безумная бросила мать
Чернорозный венец в колыбель,
Как трапезники стали костями снимать
Со невесты венечную бель.

И был венчан по смерти возлюбленный Сын,
И Его закатилась Звезда,
И теперь с утопленных в цветы крестовин
Черных роз не сорвать никогда.

От изоческих черных земель.
Покаянно снимают глушцы-серафимы
Балахонную тлумную бель.

Вот смотри, их понурые очи темнеют
И в зерцалах роятся огни.
Нас к застолью не звали – зачем леденеют
Сплошь стольничные яства в терни.

Эти звездные бреши разверзлись нещадно,
По трапезной пожар полоснул.
Юродивые здесь да калеки порядно,
Каждый емину в персть завернул.