Яков Есепкин - На смерть Цины

Простит ли мне читатель записной
Письма и рассуждений тривиальность,
Но в башне под опалою свечной
Одну внимал я мрачную сакральность

И видел, что с Фаустом нам вкушать
Лазурные и черные текстуры,
Дилеммы безответные решать
С химерами темниц и верхотуры.

В потире лишь осадок ветхих бурь,
Слезой обвитый, цветом ли чешуйным,
И мы узрим, как черную лазурь
Двуперстием пробьет кровавоструйным.

И точает венцы наши смерть васильками,
На помине Твоем в лепоте предстоим —
Что шутейных краснить и златыми стежками.

А музыка гремит и поют весело
Тлумы нищие днесь заунывные псальмы,
Красным было в миру игрунов ремесло,
Горицветным вином утолили печаль мы.

И молчат ангелы, и во твердых гробах
Лиры с нами, Господь, и пустые сороки
Всё галдят, и у нас пропеклась на губах
Звонно червная кровь чрез языцы высоки.

Отражается в нетях ловцов,
Ни живой и ни мертвой воды
Не узреть из-под горних венцов.

Тяжелее распятий они,
Всяк земною полынью горчит,
Кровью ль нашей гасимы огни:
Золотое на красном точит.

Китеж-град в усыпальнице вод,
Славных витязей полно искать,
Закружил их царевн хоровод —
Вместе мертвую брагу алкать.

То архангелов Трубы слышней,
То двуногий смыкается лес,
Но сельфиды во злате огней
И безмолвные Триры небес.

Убиенным зачем воскресать,
Втще худые короны ложить,
Сим пристало кровицей писать,
Потому и младенцам не жить.

Только тернии красили их,
Написания спрячут в ларцах,
Изъявимся тогда о своих
Непорочных соборных венцах.

По расписанным кровью стенам
Девы-призраки пурпур свиют,
Где Господние ангелы нам
Нощно черные псальмы поют.

Господь, чадам Твоим непозвольно и ныне,
Как сумеем к Тебе на мурог доплестись,
Излием со дыхниц по смертельной терцине.

Стали, Господи, мы за распятьем белы,
Преалкали свое из пиалок скудельных,
Не трилистники ль там восчервляют углы,
Где мессии лежат без крестов богодельных.

Встретим жадную Смерть и окупим с лихвой
Всемирские грехи, каистры хлебные бросим,
Мало черных дворов и терни юровой —
Право жити-любить хоть бы ею испросим.

Царский стол полон водки и снеди.
Мы отдарим треклятой алчбе
Сукровичные вретища, леди.

Будет нощно старизна гореть,
Денно мертвенным пламенем чезнуть,
Как одним не дано умереть,
Так иные не могут воскреснуть.

Знать, несли эти яства не нам,
Пенны кубки другим подносили,
Ан прошлись по басовым струнам
И слезами их злато залили.

Только пеплом сокроем свою
Скорбь, побитую в гниль батогами,
Станем речь лишь на самом краю
Тьмы и света мирского с врагами.

И кого упасали зело,
Бедоимцы сии неосудны,
Горисветником все исцвело,
Так и смертники все безрассудны.

Осудили благих за тщету,
Сдали для вековечной потравы.
Кто подносит зерцало ко рту —
И персты их, и вежды кровавы.

Под бряцание тяжкое лир
Мы сойдем в гробовое подполье,
Кровь излив сию в присный потир:
Век гореть на успенном застолье.

Как и прожили мы богосвятную зиму,
Рукавами на змеи троекрестно махнем
И хлеба повлачим ко четвертому Риму.

Не спасли нас одно и в тернице весны,
Горевать ли теперь, веселиться трапезно,
Да на брашных пирах разносолы постны
И невест молодых востомленье скабрезно.

Уберут от стольниц черствых яствий круху