Николай Глазков - Избранное

Ветер, поле, я да Русь
В мире небывалом.
Не сдаешься? Не сдаюсь
Никаким шакалам.

А снежинок всех число
Велико, как горе,
Все дороги замело
Снеговое море.

Я смотрю по сторонам,
Месяц — что полено;
Снеговое море нам
Тоже по колено.

И в этой самой жизни нашей,
В быту лишений и побед,
Ты, милый, самый настоящий
Очаровательный поэт.

Ты пишешь очень много дряни:
Лишь полуфабрикат-руду,
Но ты прекрасен, несмотря ни
На какую ерунду.

В рубцах твоих стихов раненья,
Которые в огне атак.
А те, кто лучше и ровнее,
Писать не выучатся так.

У них стихи круглы и дуты,
Хоть и металл, а не руда,
И никакие институты
Им не помогут никогда.

Мы поедем за Мытищи.
Что нам думать и гадать?
Заработаем мы тыщи
И не будем голодать.

Люди любят все, что праздно,
Но достоин труд любви.
Мы работаем прекрасно,
Если платятся рубли.

А металл презренный самый —
Мой любимейший металл…
Подружусь с огромной славой,
Ей всю душу промотал.

Хорошо под гору, в гору,—
Путь зачеркивает нудь.
Счастье гнется, как подкова,
Но не всякому согнуть.

Ну, а мы богатыреем
Чуть не с каждым божьим днем.
Все, что есть, — преодолеем
И подковину согнем.

Один мечтал о жизни царской,
Другой любил считать ворон.
А мы — как Минин и Пожарский
И как Брокгауз и Ефрон.

Пусть затруднений вперед и сто
Миллионов гектоватт,
У нас идейное единство
И, может быть, Поэтоград.

Пойдем навстречу воскресеньям
Мы, а не будням.
Чтоб стать могло увеселеньем
Хоть что-нибудь нам.

Мы мудрецы, и путь наш праведн,
И свят, и солнечн,
И нашим разумом не правит
Всякая сволочь!

И ни тебе (таков твой жребий),
Ни мне не сгинуть.
И разве есть такая мебель,
Чтоб нам не сдвинуть?

Мы подрубим сучки,
На которых сидим,
И сожжем свои корабли…
И я буду один, и ты будешь один,
Словно иначе мы не могли.

И уйдем, и не выпьем стаканов до дна,
И покинем праздничный пир,
И ты будешь один, и будет одна
Та, которую кто-то любил.

Я поссорюсь с тобой,
Ты расстанешься с ней,
И настанет такой денек,
Что ты будешь один,
но не станешь сильней
Оттого, что ты одинок.

А она не добрая, не злая ведь…
Мы по дыму судим о Казбеке.
И не надо на эпоху сваливать
Промахи свои и неуспехи.

У меня чудн ы х стихов не кипа ли?
Только жить мешает сила вражья, —
И у нас нет денег, а в день гибели
Деньги были или нет — не важно.

Жил на Арбате Юрка-граф,
Он по анкетным данным
Одной из многих строгих граф
Причислен был к дворянам.

Рождал гражданских битв буран
Анкетные вопросы,
И на потомственных дворян
В те дни смотрели косо.

А Юрка-граф с дошкольных лет
Мог доблестью гордиться,
И славой дедовской согрет
Был Юрий Коновницын!

Когда беда вставала в рост
И становилось хмуро,
Тогда на Бородинский мост
Шел Коновницын Юра!

Там честь была сохранена.
На бронзовой таблице
Среди имен Бородина
Звенело: «Коновницын!»

Отважный русский генерал
Приветливо и громко
В минуты грусти ободрял
Далекого потомка!

Когда фашистский голиаф
Шагал к Москве-столице,
Достойный уваженья граф
Сумел с врагом сразиться.

Герой вошел в число потерь
У энской переправы,
И Коновницыны теперь
Двойной достойны славы!

Школа. Директорский кабинет.
Отсюда все потекло.
Говорил ученик двенадцати лет:
«Петров раскокал стекло».

Директор решил: «Ко всему привыкну,
Но не потерплю хулиганства!
Потому Петрова из школы выгоню,
А Доносову объявлю благодарность».