Владимир Столбов - Метель на кухне. Стихи

..предвижу все: романский шрифт изменчив, но отраден глазу, и время заглушает фразу про times и mores. Ритм-шериф звучит и тащит за собою – и оправданья бормочу я с оттопыреной губою: мол, я не многого хочу, в глуши, в степях Гипербореи, в кругу друзей, трудов и дней – купаться в летней акварели, мечтать: чем дальше, тем видней все переулки перспективы, и прятаться на задний план, боясь сердитого тепла транслитеральной инвективы…

…но я заврался. Этот спич лишь средство самообороны, чуть посмешнее «do you speak?..», чуть поритмичней Цицерона, но в целом – это мой привет, мой распоясавшийся смайлик, презревший суть моих словес – сошед на берег ли, с ума ли? Смеюсь: в телеге сей смиренной увидит твой суровый взор затеи хитрости презренной – и слышу гневный твой укор, но рудименты русской речи под резвым пушкинским кнутом – лишь залп классической картечи по разговорам не о том.

…о чем о том? (мечты и звуки!) Я бы спросил тебя сейчас, неужто ТАМ бывает скука? Неужто кола – это квас? Как люди живы без трамваев и что за воздух – без берёз? Чаво там нонче надявают? Что в баре лучше заберёт?.. Прости, мой друг, но это странно: чужой меж хищников, один, за атлантическим туманом, своим словам не господин… Верней, не госпожа. Транслэйче. Сегодня – это не вчера. Анфас и матовые плечи. Et cetera, et cetera.

…ты улыбаешься? Отрадно. Я слышу это. Воздух тих. Он тот же, он отравлен правдой, он рассмешит – и не простит неверных слов, улыбок, писем. Над океаном мысль-канат и я по ней, как акробат, иду – от классики зависим. …а ночь так коротка… А лето так призрачно и так светло, что поэтическим калекам (вроде меня) ломает лоб и приземляет. Как цепями прикован к лету (иль пришит?), но есть канал меж нами – память. И наш курьер – романский шрифт.

…Нам понятно только с утра,
Что мы созданы друг для друга.
Значит, вечером лучше удрать.
Чтоб не врать. Не бегать по кругу.

Постарайся понять меня,
Хоть ты и не умеешь сниться:
Мне так просто тебя обнять,
Только… жалко твои ресницы.

А соленой воды – не жаль.
Воду лишнюю нужно вылить.
Постарайся меня избежать.
Это грустно. Но это выход.

Ты не ищешь прямых путей,
Но считаешь любовью нежность.
Постарайся уйти от потерь,
Если утро так неизбежно.

Не смотри, там горечь и грех.
Рано встав, ты не станешь мудрой.
Мне тебя очень просто согреть.
Только вечером, а не утром.

Утром я покажу тебе страх
И game over в игре навылет.
Нам понятно только с утра,
Что из нас ни черта не выйдет…

…Опять друзья! И снова слово «двое»
Берет за жабры сиплого певца.
И не укрыться. – Дело молодое! —
Скажу тебе. Улыбка в пол-лица
Позволит мне сглотнуть не так заметно.
– Давай забудем всё! – скажу. Потом
Коктейль с мороженым. Изгибы лета
Причудливы, но не чудесны. В том
Нет даже малой капли сожаленья.
Ты так умна. Невежлива. Ты так
Хотела быть хоть с кем-то, что железно
Ты будешь. Только… ум – такой пустяк,
Когда младую грудь вздымают чувства,
Лишив покоя, отдыха и сна…
Конец цитаты. Я прошу очнуться
Тебя, мой друг. Не лучше ли не знать,
Куда ведут нечитанные тропы?…
(Проклятый слог! Никак не даст сказать!)
Циничный хулиган, любовный опыт
Мне шепчет, что тут нет пути назад,
И дальше – дальше! – будет только хуже,
Хотя прикольней, радостней и злей,
Чем нам сейчас. Но отлетают души
Кленовых листьев, тающих в золе,
И жалкая осенняя надежда
Вгоняет воздух в мой певучий рот.
Без шансов вырваться. Я снова между
Огней, и где – закат, и где – восход,
Мне не дано. Поскольку это пламя
Сначала нас сожжет – и лишь затем
Мы возродимся… Снова дураками
Покажемся друг другу! Горечь сцен
(опять цитата!) снова сдавит горло
И расползутся гордые умы,
Не отрезвленные полетом голых
Тел на постели. Долго будем мы
Учиться улыбаться (как в начале
Стиха пытался улыбаться я),
И вздрагивать от холода ночами.
И вспоминать, что мы – опять! – друзья…

как в отчаянье, в эту ноту впасть,
удержать слова, в шутовство не сбиться,
как отчаливать в этот звездопад
под девятый вал из любви лесбийской…
этот поиск букв, недопитых книг,
непросохших глаз, недобитых бошек
должен спать в гробу, а за спуском вниз —
поиск света в затхлом кармане Божьем.
мне на спуск в аид выдан свой патрон,
закушу свинцом мой припев несложный.
некому завидовать в том метро —
«скока света брать на кармане Божьем», —
попляшу канкан цвета la patrie,
под чужой заказ на губе сыграю.
где-то был стакан. он заглушит крик.
снимет дрожь, пока я иду по краю.