Владимир Безладнов - Восьмой десяток

Провожая товарищей старых,
покидавших наш мир суеты,
разве мог я себе представить,
что однажды уйдешь и ты —
по-английски… совсем незаметно —
на последний в жизни вокзал
в полный пятен слепящего света
и унылых потемок зал?

Взяв с собою совсем немного, —
только личное, только свое, —
ты решил, собираясь в дорогу,
что навек оставляешь Её…
что тебя успокоит – верил —
долгожданная тишина…
но, открыв тяжелые двери,
понял: там, как и здесь, – Она:
холодна, голодна, больна,
словно в первые дни создания, —
неприкаянная Страна —
бесконечный «Зал ожидания».

И, из стадного чувства долга,
в череде монотонных дней,
то у кассы стоят подолгу,
то бесцельно бродят по Ней
пассажиры со скарбом скудным,
ожидающие, как всегда,
поезд, мчащийся из Ниоткуда,
и, скорее всего, – в Никуда.

От Нее никуда не деться —
понимаешь ты, все ясней:
вместе с Ней прошло твое детство…
юность, зрелость и старость – с Ней…
вместе с Ней ты жил торопливо…
вместе с Ней росли (до поры)
вера детская в справедливость,
страстный юношеский порыв…
эйфория шестидесятых
и похмелье пришедших вслед
трех мучительно долгих десятков
проведенных под прессом лет…
вместе с Ней, одолев катаклизмы,
растерялся, как цуцик, ты
в век жестокого прагматизма,
меркантильности и суеты…
вместе с Нею вы пережили
и падения, и подъем,
потому что твоими были
все победы и беды Её,
потому что общими стали
и мечты, и любовь, и боль…
Разве можешь ты их оставить?
Разве можешь не взять их с собой?

И к последней неведомой станции,
в первый раз осознав, что богат,
ты везешь, взяв билет и квитанцию,
неподъемный душевный багаж.

Потому что я очень надеюсь,
что на ней ожидает нас
не тоскливый покой безделья,
не ленивая тишина,
что и в Вечности будут мгновенья —
как и в годы земной судьбы —
упоительного Вдохновенья,
Страсти, Творчества и Борьбы.

Изможденный профиль как клюв остёр…
Коридор Лубянки. Неровный свет.
Скоро Гений будет с планеты стёрт.
Очень просто – выстрел!.. – бабах!.. – и нет.

Страшная профессия – режиссер!
Это вздор, что знает тебя весь мир —
Сталь энкаведешная режет всё!
А для обывателей нужен миф:

«„ Рупор революции“ стал врагом!», —
Вот итог трагический жизни всей.
Всеволод Эмильевич! 1 1 Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Дорогой!
Ну, зачем же было дразнить гусей?!

Жили бы… любили бы Зину Райх,
В ореоле славы минувших лет —
Тихо и спокойно. Не жизнь, а рай!
Что еще, казалось бы?.. Так ведь нет!

Ну, зачем Островский-то… Николай?
Для чего вам «Как завалялась сталь»?
Чтобы слышать критиков злобный лай? —
Дескать, очернителем «гений» стал!

Как же вы не поняли, что в стране
Был один-единственный режиссер —
Как восточный хан, восседавший в ней
Хитрый, подозрительный рыжий черт?

Тот, кто Ваш талант оценил в пятак —
Ненавистник ярый побед чужих.
Он-то режиссировал не спектакль.
Он-то режиссировал вашу жизнь!

Директива сверху, всегда точна:
Где, кого отстреливать, и когда…
Константин Сергеевич! 2 2 Константин Сергеевич Станиславский. Светоч наш!
Ах, как Вы надули их – в те года!

Ухмыльнулся вождь, не достав косой:
«Вы скончались сами? – каков сюрприз!», —
И остался догмой (с приставкой «Соц…»)
Пресловутый «мхатовский реализм»…

Александр Яковлевич! 3 3 Александр Яковлевич Таиров. Что за бред?! —
Сдан на откуп «Камерный» подлецам —
Тем, по чьим наветам, Вас больше нет:
Ни судьбы… ни имени… ни лица…

Сколько ж вас погибло, всю жизнь борясь
С идеологическою ордой?!..
Сколько вас отправила наша «власть»,
Если уж не к стенке, то – за кордон?!..

Скольким много лет затыкала рот,
Не давая думать… мечтать… творить?!..
Скольких вас лишала, как весь народ,
Права делать выводы… говорить?!..

* * *

Канул в Лету бурный Двадцатый век —
Время славных гениев… и борьбы.
Нынешние «гении» лезут вверх,
Размножаясь спорами, как грибы,