Владимир Безладнов - Восьмой десяток

Директор зашел… – понурый,
Усталый, на лбу испарина:
Общался с номенклатурой —
Звонил в Управленье Культуры,
Чтоб эти «надутые дуры»
Пришли сегодня на «Каина».

Мол, смогут потом гордиться
Они… и наш «главный барин»:
Не в Питере, не в столице,
А в нашей, как говорится,
Забытой Богом провинции
Поставлен Джордж Гордон Байрон!

Волнуется… старый бездельник!
Мандраж в серпентарии нашем!..
Волнуются все – запредельно!..
Все вместе, и каждый – отдельно…
Что делать? – вторую неделю
Театр поставлен на уши.

Волнуется даже Сережа —
Буфетчик, с замашками бармена:
Его халдейская рожа
С немыслимо бледной кожей,
Как это ни дико, похожа —
И в фас, и в профиль – на Байрона.

Он мог бы мне, в долг, как обычно —
Под запись, налить… до зарплаты…
Но, вместо ста граммов «Столичной»,
Я слышу совсем непривычное:
«Сыграете – выставлю лично!
А раньше… – ни-ни, ребята!».

Он горд! Он уверен, что даже
О нем в газетах напишут:
Ведь он, в редингот наряженный,
Завитый и напомаженный,
Три дня фотографу нашему
Позировал для афиши.

Он ждет от нас только победы,
С какой-то наивной верой,
Считая меня самоедом,
А наши сомнения – бредом.
«Сходи, – говорит, – пообедай!»…
Но… дома не та атмосфера:

Жена смертельно обижена.
Ведь ночью, меня лаская,
Прижавшись, как можно ближе,
Она от меня – неподвижного —
Услышала: «Это – лишнее!
Сегодня нельзя… Я – Каин!».

И я, действительно – Каин!
Я – Авель… я – Ада… я – Селла!..
Профессия наша такая —
В судьбу персонажей вникая,
И боль сквозь себя пропуская,
Их души вселять в свое тело.

Во мне – и Адам, и Ева…
И яростный ум Люцифера…
И Рай… и познания древо…
И боль материнского чрева…
И страх перед Божьим гневом,
Как суть принудительной веры.

Напрасно ждет развлечения
Номенклатурный барин:
Увидит он – в нашем прочтении —
Не легкое нравоучение,
А бездну душевных мучений,
В мистерию вложенных Байроном!

И я в лепешку разбиться
Готов, с фанатичным упорством,
В надежде, что это случится…
Что мы создадим… по крупицам…
Не Каина – братоубийцу,
А Каина – богоборца!

Труба пропоет Михаилова,
Притихнут партер и ложи,
И нечисть взвоет уныло,
Явив свои мерзкие рыла,
И ангелы белокрылые
Взлетят на невидимых лонжах!

Пространство библейской вечности!..
И мы, в домотканых рубахах, там —
В среде херувимов и нечисти,
Слегка контражуром подсвеченной,
Возникнем сегодня вечером
Из бездны черного бархата.

Сверкающих звезд мириады
Зажжет небесная сфера,
И над человечьим стадом,
Лишенным Райского сада,
Поднимется ввысь из Ада
Гигантская тень Люцифера!..

И зритель, проникнувшись темой,
Поймет, что наш Каин мечется
В жестоком конфликте с Системой…
С авторитарной системой…
С тоталитарной системой…
Как первый борец человечества!

Надеюсь, и критик – любой —
Поймет и оценит это,
Приняв наш спектакль, как бой
С когортой чугунных лбов,
Эстетствующих жлобов
И жлобствующих эстетов.

Пусть зритель придет, как на Вече!
Пусть судит, как можно строже!
Пусть трудною будет встреча —
Терять нам давно уже нечего!
Скорее настал бы вечер!
Скорее бы день был прожит!

Ленинград… разрушенный дом…
Дом напротив прорезан трещиной…
Зимним пасмурным питерским днем
Копошатся в развалинах женщины…
Измождено-суровые лица…
Любопытные – за оградой…
Свет «юпитеров»… взвод милиции… —
Здесь снимается фильм «Блокада».

Полушубок сидит на мне ловко.
Залихватски ушанка заломлена.
Пусть завидует мне массовка:
Я сегодня – спина Соломина!

У большого артиста – спектакли.
Он – в Москве, и на съемках – застой.
Но, чтоб «сверху» в наш адрес не «такали»,
Выход найден, причем – простой.
Режиссер Михаил Ершов —
Фронтовик энергичный и строгий —
Говорит: «Ну, что ж.… хорошо!..
Нам приказано выдержать сроки?.. —
Значит, некогда нам, как кретинам,
От безделья, чесать яйцо.
Мы – без Юры – отснимем спину,
А когда он приедет – лицо».

Режиссерская воля безжалостна,
Сколь бы странной она ни была.
Вы уж, Юрий Мефодьич, пожалуйста,
На меня не держите зла.
Просто спинами (больше-то нечем)
Мы похожи с Вами разительно…
Сыплет «снег» костюмер мне на плечи,
Чтоб смотрелась спина «попронзительней»,
Надвигает не лоб ушанку —
Чтоб построже… и по уставу;
Оператор ныряет в «санки»,
Чтоб снимать меня (сзади и справа);
Я в кармане, для пущей верности,
Пальцы в кукиш сложил, на удачу;
Режиссер – в сотый раз, наверное —
Объясняет мою задачу:
Он, мол, верит, что я – не осел…
Что ценю общий труд, и поэтому
Буду просто идти – и всё…
Ничего не играя, при этом…
Что меня не придется потом
Нехорошими крыть словами…
Отвечаю ему: «Все путем.
Не волнуйтесь! Да что это с вами?..
Я не первый год на Ленфильме
Состою, как актер, на учете.
Пусть хихикают простофили —
Быть дублером звезды почетно.
Заявляю, на всякий случай:
Я Ленфильму верен до гроба!
Если нужно – я текст озвучу,
Подыграю на кинопробах,
И в «групповках» готов днем и ночью,
По сто раз, до седьмого пота
Каждый дубль повторять… Короче —
Я готов на любую работу!..»…