Владимир Безладнов - Восьмой десяток

Повернули мои часы
С восходящей – на нисходящую.
Презирая толпу галдящую,
Подзаборные стонут псы.
И сквозь лица собравшихся, чтоб поглазеть,
Сквозь обрывки плакатов и лживых газет,
Словно старец, спешащий в свой малый скит,
Я бегу на любимый Измайловский.
Я бегу от тебя. Я бегу от себя.
Я бегу от любви, бесконечно любя.
Злопыхателей теша и радуя,
Я бегу, спотыкаюсь и падаю.
Падаю
Мокрым листом.
Падаю
В колени лицом.
Меченым атомом в бездну распада я
Падаю.
Падаю!
Падают
Листья берёз.
Падают
Птицы из гнёзд.
Мокрою белой небесною падалью
Снег отравленный падает.

Подступает холод к плечу.
Опускаюсь все ниже и ниже я.
Поднимаю глаза – и вижу:
Я не падаю, я – лечу!
Я лечу сквозь свинцовые капли дождя
Над простёртой рукой рокового вождя,
Над соборов прекрасными зданиями
В бесконечный простор мироздания,
Сквозь грядущий закат и ушедший рассвет,
Сквозь мечты и ошибки непрожитых лет…
Но, взлетев,
словно выпад эспады, я
В неизбежность стремительно падаю.
Падаю
Мокрым листом.
Падаю
В колени лицом.
Меченым атомом в бездну распада я
Падаю.
Падаю!
Падают
Листья берез.
Падают
Птицы из гнезд.
Мокрою белой небесною падалью
Снег отравленный падает.

Санкт-Петербург, 1994 г.

Знойный воздух над морем ржи,
Как густое желе, дрожит…
Беспощадные, как ножи,
Разрезают желе стрижи…
Подтверждая, что ты еще жив,
Возле уха пчела жужжит…
Ты упрямо бредешь вдоль межи,
А навстречу плывут миражи —
Вся твоя суматошная жизнь,
Смысл которой непостижим:
Виражи ее… рубежи…

Ты вглядись в них… вглядись и скажи:
Чем ты жил?.. и зачем ты жил?..
И чему, извини, служил,
Если творчество… тиражи…
Деньги… слава… любовь… даже жизнь —
Это, в сущности, миражи? —
Разноцветные витражи
В бесконечном пространстве лжи.

Время движется вспять, обнажив
Всю тщету напряжения жил.
Видишь – детство твое бежит
Вдоль межи в океане ржи?..
Не спеши к нему!
Задержись!
Там – за детством – кончается жизнь.

Южное небо…
Звездное небо…
В воздухе – томный зной.
Вечер, как вечность…
Смуглые плечи:
женщина – рядом со мной.
Как пожилой плейбой,
призывно и страстно воркует и стонет прибой.
Подожди!
Еще не поздно.
Погляди
на эти звезды!
Подожди!
Посидим.
Еще не поздно.

Мир замирает:
где-то играют
медленный, знойный блюз.
Слушай, не слушай —
мучают уши
страстные стоны: «Люблю!»…
Ночью готов любой
нырнуть в этот сладкий сироп под названьем «любовь»,
чтобы в нем,
под звуки блюза,
погрузиться
в мир иллюзий
и забыть
обо всем,
под звуки блюза.

Терпкий, до боли,
запах магнолий.
Ласковый теплый пляж.
Новые встречи,
нежные речи… —
все спешат на кобеляж.
В переплетеньях тел
забыто давно, где своя, где чужая постель…
Не спеши!
Еще успеем…
Не спеши!..
Чуть-чуть скромнее!..
Согрешить,
без души,
всегда успеем.

Если б не старость,
сбросив усталость,
смог бы я тоже, но…
стоит представить,
сколько осталось… —
лучше уж в порнокино!
Вдруг, не дай Бог, влюблюсь
под этот курортный волнующий, чувственный блюз…
Пусть своим
здоровьем платит
тот, кто мнет
любое платье,
а для нас —
преферанс
в своей палате.

Ночь рассыпала чёрные волосы
По земным… неземным!.. округлостям…
И зовёт меня зримым голосом
Вызывающей лунной смуглости.

Что-то шепчет, вздыхает обиженно,
Волосами щекочет лицо мое,
И в глаза мои неподвижные
Звезды падают невесомые.

И бормочет арык вполголоса…
Пахнет дыней чарджуйской спелою…
И сплетаются черные волосы
С волосами моими – белыми.

Ночь-красавица! Гурия райская!
Луноликая пери восточная!
Так доступна, нежна и ласкова!..
Так прекрасна, и так… настойчива!..

Разве мог бы я не понять ее,
Изнывающую от желания,
Ощущая ее объятия,
Опьяненный ее дыханием?..

И ко мне прижимаясь, с жадностью,
Зовом плоти бесплотной терзаема,
Ночь ласкает меня… безжалостно!.. —
Ненасытна и неосязаема…