Александр Рудт - Прислушиваясь к сентябрю

И хруст шагов по гравию, и звёзды..
и августом пропахший полумрак..
и все заботы прошлые – пустяк..
вот только жизнь переиначить поздно..
что мы искали? что уберегли,
когда два чувства только неизменны:
вот это притяжение вселенной
и это осязание земли?

Всего осталось дочитать
осколок, главку…
Не трогай воздух и цвета —
помедли, август…
Мне б только гула тополей
с холмов соседних,
и тихой горечи твоей
глоток последний…
Помедли…
я уже как ствол —
столбняк… мурашки…
Мне от молчанья моего
светло и страшно.
Сейчас мне разомкнет уста
мерцанье истин,
и будет речь легка, чиста,
как шелест листьев…

..Пусть тяжко в соснах, елях бродят смолы,
и озеро недвижнее стекла —
в моем краю повымирали пчелы,
и тень недуга на душу легла…
и что за яд в цветке? во мне? в аллее
старинных лип? в ком отзовется он —
в праправнуке? – ещё не быв – болеет —
где перейден незримый Рубикон?
причастный к веку, я виновен тоже?
иль на меня вину взвалить хотят? —
виновен ли калика перехожий
в том, что заводы изрыгают чад?
и всё ж, потомок, сквозь все поколенья,
за то, что и тебе свой крест нести,
за то, что грешен я и что с рожденья
дышу смертельным воздухом – прости…

Заклинаю тебя, этот узел проблем ненадолго.
Перебесится март и апрель отболеет водой.
И томленье души, и травы колыхание волглой —
станет добрым вином – как случалось уже за бедой.
И сирень закипит, из садов и дворов вырываясь,
и на белые ночи с черёмух сойдёт снегопад.
И греша, и смеясь, ненавидя, прощая и каясь,
не заметим, как минем и рай зазеркальный и ад.
На февральском снегу светотени старинного парка,
и не слышно шагов из-за ветра, хранящего злость.
Глупо губы кусать – тайны вспыхнули хворостом жарким,
но не вырвать надежду, как ржавый согнувшийся гвоздь.
Не гадай, не кричи – упадёт ещё счастье в ладони,
колкий час этот вспомнится с лёгким, спокойным смешком.
И сегодня, и присно мгновение толкает и гонит,
а судьба-акробат
медлит перед
слепым кувырком.

Это мартовский день.
Кроны сосен – бесснежны.
Но сугробы простудой ещё отдают.
Отсекают тоску и усталость небрежно
добрый глянец янтарный и хвойный уют.
Силы есть на шажок, на улыбку и веру.
Всё бывает… чем чёрт.. может, этой весной.
Надоевшие притчи, чужие примеры —
слава Богу, уже обхожу стороной.
И не воздух сегодня, а брага густая.
А в сугробе – никчемный загонный флажок.
Как сорока хохочет, на крону взлетая!
Как исходит водой в тёплых пальцах снежок!

Городок мой, я тебе не нужен.
Впрочем, невеликая беда.
Всё равно похрустывают лужи
и дрожит капельная вода…
и сентябрьский ветер над аллеей —
искренен, уютен и щемящ…
и от духа тополей шалея,
дождь июньский трогает мой плащ.
Городок мой, я пройду неслышно
горькой и пустынною стезей…
надо мной без славословий пышных
хлопнут крышкой, заспешат с землей.
А пока что на сыром бульваре
отраженье облаков у ног…
есть и ты у Воланда на шаре,
северный уральский городок.
Ты мне снился за морем, бывало…
я тебе не снился и не снюсь…
для чего старуха нагадала,
что в твоих аллеях растворюсь?
Городок мой, я тебе не нужен…
да и я ли только, Боже мой!
Лист кружится и планета кружит.
Солнце. Пульс.
И вечность за спиной..