Ты волнуешься, не спится?
Не волнуйся – это бред;
что задумано – свершится.
В этой жизни счастья нет.
Царству смерти нет границы.
Мир бездушный далеко.
Посмотри – мелькают лица
нескончаемых веков.
И над нами два проклятья:
навсегда и никогда…»
- Шепчет вещие заклятья
за окошком шум дождя.
Меня обвиняют за гаерский тон.
Под звуки воды неисправного крана
читателям разным моральный урон
привык наносить без труда филигранно.
Не лучшая тема – депрессии дно.
Но это всего лишь немое пространство
кусочка души, где всегда так темно...
И нету для сердца спасенья, лекарства.
Теория Дарвина просто смешна.
Тоска, беспокойство – друзья человека.
И было, и будет. Проходят века,
но те же: ночь, улица, дождь и аптека...
Дело не в том, но и дело не в этом, –
дело в другом, только в чём – не пойму.
Может, виной слишком жаркое лето?
Может, не всё измеримо уму?
Бродят по солнцу какие‑то пятна,
тает асфальт, выгорает трава.
Дни исчезают, куда – непонятно.
Я их считаю, но помню едва.
Тучи проходят, спеша в отдаленьи,
где‑то потоп, проливные дожди.
Я же застрял между скукой и ленью:
трудно представить – что ждёт впереди.
Может, засыплет песками Сахара,
вместо машины – двугорбый верблюд,
лица черны от налета загара…
И миражи из тумана встают.
«Читая снова Мандельштама…»
Читая снова Мандельштама,
я понял вдруг, как хрупок мир:
как трепет свеч в безмолвье храма
вдали от хора звездных лир.
Он жалкий, маленький комочек,
песчинка в вихрях вещества.
Среди мерцанья ярких точек
заметен он едва‑едва.
Здесь, равновесие нарушив,
Гордится этим человек:
зима – теплей, а лето – суше
и всё сильней разливы рек.
Бушуют часто ураганы,
земля трясётся, негде жить.
И даже развитые страны
Не в силах это прекратить.
Что дальше будет? Очень просто:
всё смоет бурная вода.
И мы, – непрошенные гости
уйдём отсюда навсегда.
Мне снился сон, и в нём текла вода,
ручьём прозрачным в поле извиваясь;
и айсберги, - громады изо льда,
что безуспешно с климатом сражались.
Под солнцем ярким таяли они.
И расширяло море с радостью владенья;
и, как дитя, не чувствуя вины,
сметало всё, не зная сожаленья.
А под водой, в заброшенных домах,
кипела жизнь с повадками морскими, -
без суеты, без зависти, впотьмах,
и без границ – неслышно и незримо.
Безмолвие, забвение, покой...
А дни идут без счёта – год за годом.
Пусть наверху бушует шторм порой,
здесь тишина – под безразличным сводом.
А быт налажен, нечего делить,
живи свободным, рассыпайся в пену.
Не надо жаждать - надо просто быть,
постичь свободы истинную цену.
Мне не понять, что значит этот сон,
к чему вода, какая тут примета?
Но как же долго длился ночью он,
и может быть когда-нибудь и где-то...
Сей год не удачен вполне:
всё лето дожди полосами.
А где‑то жара и в огне
леса золотятся кострами.
Нигде равновесия нет.
Пора обращаться к истоку.
Недвижны узоры планет,
и тучи уходят к Востоку.
На Западе буйствует гром.
Удушливый вечер печален.
Но я как всегда не о том…
Не помню, что было в начале.
«Не искушай чужих наречий…»
"Не искушай чужих наречий",
что в них от сердца, для ума?
Тоску лишь только небо лечит
своим простором, да зима
скует морозами заботы
и даст возможность отдохнуть.
Зимой в деревне нет работы:
снег все замёл и труден путь.
А в голых ветках стылый ветер
о чём‑то жалобно поёт,
да в небе солнце тускло светит,
без сил пробить на речке лёд.
И всюду холод, всюду стужа.
И не понять: зима виной
иль зачерствели наши души:
тьма – впереди, тьма – за спиной…
Читать дальше