Татьяна Батурина - Привычка возвращения весны - веяния и странствия

Не чаровница сумрачного бала
С велеречивым и ломотным ртом,
А скифская приземистая баба
С огромным детоносным животом –
В дыму луны, в пуху степного плёса
Пришла, овеянная чабрецом,
И головой своей простоволосой
Качнула ветку света над крыльцом.

Спросила: «Я живу иль умираю?»
Чабрец дышал и вянул на свету
Не пред вратами лепотного рая –
Перед дверьми в земную тесноту.
Так и стоит.
Давно истлели двери,
Дремучей степью выстлалось крыльцо,
И смотрят удивительные звери
В её древлесиянное лицо.

Сцена, разубористая стая
Зрителей, любезная вполне,
Всё ж немею в яркой тишине
С залом круговым наедине –
Пчёлка, залетевшая извне,
Крылышками юными взметая
Не огни свечей – поэзострочки,
Рябенькие бледные листочки,
Развевая прочерки и точки,
Ночью надиктованные мне…

…Что за диковатые цветочки,
С крылышками пчёлки наравне,
Светятся в поэзокупине?..

…Гарко… дымно… даль во мгле…
свет изъела тля
розни?..

Ты нужна Земле,
Родина моя!

Мутят бесы вкругаля
Речки и поля,
Мразят дождики и снег,
Лики и слова…

Древен идольский набег –
Русь вовек жива,
Коль сумела приналечь
Против смерти на прамеч [2] Пра – предлог, означающий родство или связь в дальнем восходящем или нисходящем (предков, потомков): сл. Даля. –
На Господню речь
Праземéль, право́д
Прáдедов –
и вот
Праведно молюсь:
«Ты прасвéтна, Русь!»

Помыслить не могу о странниках
без страха:
Всегда ли под звездой охранною бредут?
Хотя б ребёнок тот,
на ком худа рубаха
И кто, по летней благости, разут.

Совсем ещё дитя со млечными плечами,
Но речь не о летах –
о том, куда идёт.
Ах, Господи, глядит без горя и печали,
Хотя сума тоща и подвело живот.

Но, слава Богу,
путь закончился укромный
Благополучно, без опасностей и бед,
Поскольку звал вперёд удел белоцерковный,
Сиял над тьмою Всеученья свет.

Привиделось?
Но столь несуетно, невтаем…
Наверно, мы в себе не помним дивных сил:
Уж коль в иных мирах мятёмся и витаем,
В земном – родимом! – и подавно колесим.

А коли вымысел, одна за то расплата –
Исподтишка стоять над собственной душой.
Проговорись,
чему была ты соглядатай,
Увы, случайный и по времени чужой?

Но лучше промолчи, душа,
во славу Божью,
От грешной болтовни утратам несть числа…
Когда есть храм,
вовек не быти бездорожью.
Не ты ль сама во храм в неведении шла?

Асфальты, мосты и каналы –
До самых небес сквозняки!
И белой Лебяжьей Поляны
Чрез белую речку мостки.

Деревня румяна-беляна,
Околица тоже бела:
По белу Лебяжья Поляна
В свой птичник меня привела.

Но много ль гусей здесь и уток?
Есть куры, но нет лебедей,
К тому ж искусительный смуток
Гуляет средь добрых людей:
Сверкнёт ли крестьянская воля,
Коснётся ли пасмурных лбов?
Неуж вековуха-недоля
Послаще заморских хлебов?..

И всё же не меркнет деревня,
Надеясь на русскую грусть:
Авось, хоть на имечке древнем
Лебяжья удержится Русь.

Лебяжья Поляна, родные метели
Берёзам-рябинам,

Морозные сны деревенской скудели
В пуху лебедином.

Туманно и снежно в окошке, а гляну
Сквозь зимнюю мéледь –
Спускается ночь на Лебяжью Поляну,
Как чёрная лебедь
С высокой повадкой мерцательной вьюги,
Но значит ли это,
Что вьюга завьюжит в ледовые крýги
Таи́нницу света?

Ах, чёрная лебедь не вьюге покорна,
А белой двойнице
В простом оперенье дневного покрова
Под стать багрянице.

И в белой деревне над белой рекою,
И в целой юдоли
Ни та, ни другая не знают покоя
В стяжании воли…

Хозяйка звенькнула ведром –
Во мне возник небесный гром,
Наметилось ненастье –
Привычное, ко счастью.

Болею, видно. Взаперти
Сижу смирней смирены,
Страшась и нéпути-пути,
И всякой перемены.