Валерий Симанович - Четвёртая стража

Без колокольца костюм Арлекина,
Чтобы в разведке не зазвенеть,
Где-то в тылу за спиной любимых
Жалко слышна оркестровая медь.

У полотна Финляндской дороги
Что-то бормочет и слышит Блок…
Женщина в черном стоит на пороге
И провожает танковый полк.

Опальной, южною зимой
В сезон дождей, обид, упреков
Я, перечитывая Блока,
Услышал голос неземной.

Там в пенье ангельского хора,
В застенчивом сложенье рук,
В смятенье брошенного взора
Исповедальных разговоров
Мне чудится домашний звук.

Там невозможно междометьем
Закончить ни одной строки…
Там навсегда через столетья
Не зажигают маяки.

Но эхо ангельского пенья,
Но голос девочки другой,
Как встарь, просили возвращенья
Всем не вернувшимся домой.

Совсем не Бах сводил меня с ума…
Опять озноб трепал меня с утра.

***
Наскучив бесконечностью блужданий
По лабиринтам собственной души,
Где разум мудр, где сердце безрассудно,
Где теснота и скорбь непостижимы,
Где нежен дух, бегущий от наживы,
Чтоб женщины переступить порог,
Пытаемся услышать…
Лбом к прохладе,
Приткнемся к тишине,
Прошепчем молча:
«Скорбящий Бог, помилуй и прости…»
И навсегда забудем о пространстве…

Остановись,
Не преступай порог,
Ведущий к долгой смерти.
Ты мгновенен.
Ты человек. Тебе принадлежат
Предположенья утреннего сердца.
Ты неразумен. Ты опять пасешь
Вдали от дома семь своих ветров.
Как пес к своей блевотине вернется, —
Ты повторишь свою однажды глупость.
Что человеку пользы ото всех
Трудов его, которыми трудился
Под солнцем он? Все суета сует.
Нет памяти о прежнем. Лишь одно
Томленье духа, поношенье словом…
Что пес? Что ветер? Что пастух? Что мудрость?
Одни слова и больше ничего.

…И я тогда, как маленький, прощенья
(без всякого рассудка наущенья)
Просил простить. И на пороге замер
Души чужой. Бездомными глазами
Я ветреную душу разбазаривал —
Надменностью и страхом разговаривал.
…И, словно раб, я лепетал слова,
И клялся в непосильном послушанье,
И все-таки еще была жива
Душа тогда. И чей-то голос дальний
В дверной проем не произнес – изрек,
Что это, брат, еще не твой порог,
Не твой предел, что это лишь начало…
За дверью кто-то плакал. А потом
В сплошном пространстве птица закричала
И улетел непостижимо дом.
Душе бы прочь
В пустую эту ночь…
Душе легко – она не знает страха
(что нищему в дорогу багажа?),
А днем опять играет кто-то Баха
Во мне и мной. И смущена душа.
…У Бога скорбящего скорби прошу.
…У Бога щадящего прощенья прошу.
…У Бога домашнего тепла прошу.
…У Бога идущего посох прошу.
…У сильного Бога силы прошу любить.
…У слабого Бога слабости прошу любить.
…У нежного Бога нежности прошу любить.
…У грубого Бога грубости прошу любить.
Так прошу каждый день и каждый год,
Так живу от долгих его щедрот.
Помимо скорби и тесноты спешу.
Скорбящий Бог, помилуй меня,
Прошу.

Бесстрашие постоянства делает меня уязвимым,
Трепет ненаписанных писем,
Невозможный привкус возвращения…
Метаморфозы постоянства…

Живем во времени… Внимаем ремеслу
И сути смысла всякого столетья…
И только иногда тревожат слух
Дыханье женщины и эхо междометья…

Синонимы: огонь, уют, очаг…
Особенно, по вечерам и в зиму…
В густые сумерки скользят причуды дыма,
Замерзшей речкой видится овраг…

Какая разница, кто друг, кто нынче враг?
Огонь в печи то гаснет, то лютует,
Соснин холсты под живопись грунтует,
Дымится чай, давно закрыт сельмаг.

И времени не слышно… Лишь объем
Мерцающей зимы… И разговор вдвоем.
И странный счет минут бесцельный и напрасный…
И дальний лай собак… и ленность легких слов…
Огонь прекрасен, от того опасен:
добро горчит добром, зрачком лукавит зло…

А мы живем в холодных мастерских —
Чему-то радуясь, все больше созерцая…
И раковин морских акустика иная
Тревожит музыкой несовершенный стих.