Любовь Сушко - Шарм серебряного века. Филологиня

То грустит, то веселится.

И портрет прекрасной дамы

В этих соснах затерялся,

И спокойно и упрямо

Он в покое растворялся

Плеса вечная прохлада,

Жизни дивной очертанья,

И не надо, и не надо

Отвлекать его, устанет,

Уберет он кисти снова,

Побредет лесной дорогой

Мир таинственный и новый,

Плес прекрасный и убогий.

Чтобы жизнь вдохнуть по-новому

В полотно, а в небе тучи.

Левитан в лесу сосновом

Снова ловит солнца лучик.

Явилась в черном в зеркале старинном,

Осталась где-то за чертой внезапно,

И я опять звала ее Мариной,

Стихи читала яростно с азартом,

Свои или чужие – не понятно,

Но в них была отчаянно – печальна.

Она ушла в тот мир, в тот свет обратно,

А нам осталась в том смятенье тайна.

Приблизиться смогли мы к ней едва ли,

Скорее отдалились в час рассвета,

И больше нет тревоги и печали,

Есть только тень та черная, приметы

И голоса забудем мы едва ли,

И ветерок влетел и закружился,

И фрейлины устало танцевали.

И император грозный появился.

И никакая сила не смогла бы

Нас разлучить в тот темный миг, я знаю,

Душа несется к раю по ухабам,

Не понимая, что достигнуть рая.

Ей не дано, печали и сомненья

Живут в душе у этой черной дамы,

И лишь когда приходит вдохновенье,

Она как прежде пишет мир упрямо.

Приходит, в зеркалах не отражаясь,

И остается тенью безответной,

И вроде бы живет лишь обнажаясь,

И душу отдает спокойно ветру.

Растворена в порывистой стихии,

Что с нею, кто в душе ее усталой,

Веселый бог и призрачный мессия,

Пред этой черной девой трепетали.

Она ушла в туманы и обманы,

Она следов, я знаю, не оставит.

И дурно пахнут все ее романы,

И только страсть судьбиной этой правит.

И все-таки над высотой иллюзий,

Она встает, всегда непостижима,

И отступили в суматохе люди,

И ждем ее, пока еще мы живы

Ну вот и все, за ним пришли сегодня.

И серый смрад разносится кругом.

Печаль и боль, судьба-слепая сводня

Все время говорила о другом.

Металась Анна, никого не зная,

И все кричала птица за окном,

И он пошел, тот день припоминая,

Когда она не думала о нем.

АСказала о разводе так устало.

Что не было желанья возражать.

И только птица черная кричала,

Кружилась рядом, воронок догнать

Могла едва ли, Луначарский плакал,

Он против был или совсем молчал.

Когда поэта русского на плаху

Отправил снова пьяный комиссар.

Все это надо, но кому не ясно,

И нагло смотрят в спину палачи.

А жизнь была по-прежнему прекрасна

Но как волчица выла там в ночи.

– Молчи, проси пощады.– Не дождутся.

Святой Георгий не позволит лгать.

И пьяные большевики смеются.

Настал их час, и пьют они опять..

И в камере, заполненной врагами,

То молятся, а то опять мочат.

Он обратится обреченно к Анне,

Как в юности, как много лет назад.

Могло тогда все оборваться, знаю.

Но он прошел суровый этот путь.

И Африка та знойная шальная,

Упала камнем призрачным на грудь.

Все кончилось, уже отлита пуля.

Родные тени обступают вновь.

Но он просить их ни о чем не будет,

Он царский офицер, уходит в ночь.

И никого, там Блок уже не дышит,

Живые позавидуют им вновь.

И черный ворон, он почти не слышен.

Все зачеркнут, и воскресят все вновь.

Зеленый том с опальными стихами,

Подарит нам однажды этот мир,

И прикасаясь к той расстрельной драме

Склонимся мы в порыве перед ним.

И усмехнется, веря, твердо зная,

Поэзия бессмертная жива.

И девочка чужая повторяет

Как заклинанье дивые СЛОВА

– Мы убили поэта, -вопил Луначарский,

Но его быстро заставили замолчать

Девушка больше не пела,

Все замирало в тумане,

Гибкое страстное тело

Нет, никого не обманет.

Он задохнулся от жара,

И от грядущих расстрелов,

В храмах тоска пробежала.

Девушка больше не пела.

Что остается седьмого

В августе миру и свету,

Только печали былого,

Только стихи и кометы.

Кони далекие ржали,