Любовь Сушко - Шарм серебряного века. Филологиня

И только век, и только бог

его внимания достоин…

Про рок устал он говорить,

да кто его теперь услышит?

И пусть во тьме свеча горит,

душа, дыша, взлетает выше.

Из брани избран, чтобы стать

избранником судьбы и рока.

И на челе его печать

отверженного и пророка.

Пролог романа «Королева декаданса»

Изысканная прелесть миража,

Эпоха декадансовых страстей.

В движенье каждом сумерки дрожат,

Обволокла туманами гостей.

И стала говорить с ним ни о чем,

Но как же славно в пламенном бреду.

И Скрябин нынче чем-то огорчен,

Там по стопам сказители бредут.

И танец Саломеи на ветру,

Когда одежд растают миражи,

Куда-то королеву уведут,

А голос обреченно задрожит.

Изысканная прелесть наготы,

И наглости прелестная возня,

От чаянья отчаянья цветы

Все срезаны, и боли не унять…

Век страсти, превратившейся в ничто,

Все Незнакомки в синем, ты одна

В зеленое закуталась пальто

И вышла в полночь, полночь холодна.

На Невском обезумевший от грез,

Молчит создатель призрачных миров.

Все рушится, без слез и без угроз

Усталый мир зачах, он не здоров.

Как здорово у дикой высоты

Остановиться и кого-то ждать.

Кидать куда-то мертвые цветы,

И об ушедших после вспоминать.

Самоубийство – это не протест,

А тихая симфония потерь.

Безумен Врубель, кто ж здоров теперь?

И только вереницею смертей

Отмечен тех времен усталый ход,

Но обнажиться, в небесах паря.

И знать, что бунт неистовый грядет,

И покачнется черная земля.

Надменна гордость, спесь всегда ль права,

Но больше нет ни Невского, ни снов.

И только конь летит на Острова,

И только стан твой обнимает ночь.

Уходят все, и ужас корабля,

Везущего в Европу русский люд,

Раздавит в грозный час немой тебя,

И тихий голос: – Нет, я остаюсь.

– Погибните. – А вы умрете там.

И ни о чем последний разговор,

Валькирия шагает по цветам,

По мертвым розам, и глядит в упор.

Все это сон, но что реальней снов?

Глухая ночь, над Невским, пустота,

И призрачен Париж, но как-то нов,

Все скомкано, а эта жизнь не та.

Мы рвались все сюда, какая блажь,

Но знали, что в Россию мы вернемся,

А вот теперь Париж -немой шантаж,

Он примет нас, но сразу отвернется.

– Там умер Блок, -сказал мне кто-то, – боль.

Но он был обречен давно, я знаю.

Где Незнакомка, где его Любовь?

И снова все о прошлом вспоминают.

Есть только Невский, тьма его и свет.

Валькирии внезапное явленье,

Дыхание Невы, холодный снег,

И пропасть грез, их ярость, и забвенье.

– Мы мертвецы, нас не спасет Париж,

И все-таки мы организм единый.

– Валькирия. О чем же ты молчишь?

Порыв в провал, и нервные мужчины.

Ругался Бунин, а Куприн молчал,

Рвалась назад безумная Марина.

А для меня страстей немой оскал,

Пожар, туман и пропасти лавина.

Нам остается тягостный Париж,

Замучен Блок и Гумилев расстрелян,

И разве там ты с ними устоишь,

Ты сможешь жить? Не верю, не уверен.

Набоков о расстреле говорит,

Его бы точно сразу расстреляли.

Но нет, в Париже будут хоронить,

Нам не вернуться, раз мы убежали.

Валькирией обещанный нам рай

Похож на ад, и все-таки Вальхалла.

Она парит, смеется: «Выбирай».

Летела в бездну и крылом ласкала.

В движенье каждом сумерки дрожат,

Обволокла туманами гостей,

Изысканная прелесть миража,

Эпоха декадансовых страстей.

И вот когда его встречал поэт,

Не в пенном море, здесь, в тумане грез.

Он шел упрямо, излучая свет,

И убеждал себя, что не всерьез.

Он видит эти призрачные сны,

И корабли, бродящие по свету,

Но с Дикою охотой мы должны

Вернуться в мир, как легкие кометы.

И возвращенной книгу назовут,

И всех простят, кого тогда казнили,

И только он на несколько минут,

Шагнет в наш мир, чтобы знали и любили.

И снова век сверкает серебром,

А миг подарит миру вдохновенье,

Мы по углям к нему опять придем,

Запомнив эти чудные мгновенья,

И только Анна где-то у огня

Не видит, не внимает, не ответит,