Любовь Сушко - Шарм серебряного века. Филологиня

И лихой капитан снова видит ту даму во сне.

За грехи и за спесь наступает однажды расплата,

И Летучий Голландец врывается в душу ко мне.

Этих платьев пожар, и страстей негасимое пламя

Никогда не забуду, и будет в тумане одна

Танцевавшая танго кружится беспечно над нами,

И усталый корабль за нею скользит по волнам.

Кто-то скромно вздыхает, кого-то потопит стихия.

Это буря на море лишь ужас рождает в душе,

Знаю, там, в высоте нас не встретят сегодня чужие,

Только дивная дева опять об ушедших запела.

Пусть на море туман, но она – это алое пламя.

В тишине и тумане вернется внезапно к нему,

– Ты о чем, дорогая? – О бросившем мир капитане.

– Да не стоит, там тьма. – Значит мне освещать эту тьму.

Кто-то будет молчать, и кому-то не хватит задора,

Не у всех в этом мире огонь полыхает в груди.

Только там, в пустоте, в немоте тех безбрежных просторов

Снова женщина в алом несется во тьме впереди.

И когда в тишине эти песни услышат матросы,

И от страсти хмелея, куда-то они поспешат.

То лихой капитан осторожность и страхи отбросит,

И обнимет ее, но никто не вернется назад.

И тогда появляется призрак того корабля,

Это черное зарево снова над миром нависло.

– Что хотела капитан? – Ему ночью приснилась земля

И прекрасная женщина, и не лишенная смысла

Жизнь вернулась, и где-то в пучине хрипящей волны

Видит снова русалку, и мчится за ней озверело.

Дотянулся до нас, содрогнуться пред ним мы должны,

И шутили матросы, на берег взирая несмело.

Что случилось потом? Бушевал в вышине ураган,

Словно спички, ломались от ветра во мраке деревья.

Это вышел на берег в таверну пошел капитан,

Чтобы в женщине юной найти и любовь и доверье.

Он хотел возвратиться, да мог ли вернуться назад?

Кто нам это расскажет, там снова и буря и стужа,

Было все хорошо, но откуда и гром здесь и град,

Этот гул и сияние молний дарили нам ужас.

А потом в тишине, эта дева прильнула к нему,

И они растворились, и словно бы их не бывало,

Только молния там освещает небесную тьму,

Туча пала бессильно и снова звезда засияла.

И стояли усталые люди на том берегу,

Не мигая смотрели в безбрежную даль океана,

И какие-то блики опять в эту даль убегут.

Беспокойные птицы уводят во тьму капитана.

– А что стало с девчонкой, прекрасна и так молода, —

Вопрошали друг друга, и не было в мире ответа,

И у ног в полумраке плескалась послушно вода,

Буря стихла давно, а они говорили про это.

Кто-то снова твердил, что Голландец приносит беду,

Кто-то хмурился снова, иные искал он причины,

Ясноглазая женщина видела в море звезду,

И ее обнимал переживший стихию мужчина.

Звериный вой иль это вопль мужчины,

Не разобрать в кромешной темноте,

Но почему она его покинула,

Оставшись только тенью на холсте?

Художник он конечно не из лучших,

Но ведь любовник был бы хоть куда.

А женщина смеется – солнца лучик,

Или во мгле сгоревшая звезда.

Она его любила, это ясно,

Но сон о капитане бросил в ночь.

На берегу ждала его напрасно

Лихой стихии преданная дочь.

Был мертвый капитан еще красивей,

Чем тот мальчишка на заре страстей,

Куда его все бури уносили.

Пропал тогда, и не было вестей.

Она жила, она ждала напрасно,

Сам Дьявол бросил в бездну суеты,

И вот теперь спокойно и безгласно

Голландца своего встречаешь ты.

Он знает, только дева, воскрешая,

Вернет его на землю в этот час,

И он пришел, и буря там большая,

И он зовет, и проступает в нас

И боль, и нежность, хриплый голос рядом,

И встрепенулась, и за ним пошла,

Прекрасна, грациозна, как наяда,

Как нимфа и легка, и весела.

Там воет зверь, о буре возвещая,

Хохочет дева, пригубив вина.

И капитан глядит в глаза и знает:

Все в мире вздор, спасет она одна.

Не отражался в зеркале, не мог

Оставить след в душе моей усталой,

И все же на одной из тех дорог,

Неведомых путей меня оставил,

Сначала изнывала от тоски,

Потом от дикой радости кружилась,