Не то чтоб по привычке старой,
Но по согласию с собой,
Минуя строгие уставы,
Я вымерял шаги и строй.
Но только время оставалось
Невозмутимым, как конвой,
И к прошлому склоняло крой
Того, что с юности досталось.
Исчезли верные приметы,
В забавах не сошлись пути…
«Всё позади, – шепнуло лето, —
Всё позади, всё позади».
Ещё чуток, и травы скосят —
Дорог обратных не найти.
«Всё позади, – вздохнула осень, —
Всё позади, всё позади».
Не получается сначала
Начать! Задор игривый сник…
«Всё позади, – зима сказала, —
Всё позади, всё позади».
И вдруг, на удивленье смело,
Как только может новизна,
Ко мне, как словно бы из сна,
В окно синичка залетела.
«Всё позади, – она пропела, —
Но только… не твоя весна!»
Летом следующего года, находясь на даче, я сидел в беседке и, по обыкновению писал. На этот раз статью для одного искусствоведческого журнала. И вдруг под крышу залетела… синичка и, сев на край столика, что-то сказала. «Фьюить, фить-фить» – запомнилось мне. Какое-то мгновение мы сидели вдвоём и смотрели друг на друга. В тот раз мне удалось внимательно рассмотреть гостью, и с тех пор для меня эта лимонно-черно-серо-белое созданьице – самая красивая из всех пернатых Божиих тварей.
Моё изумление усилилось ещё больше, когда на цветок обвивающего беседку клематиса сел шмель. Помню, как перекрестился, и синичка, видимо от неожиданности, вспорхнула и улетела. На душе наступила прозрачная и лёгкая тишина: отложив работу над статьёй, я тихо сидел и слушал, как шмель, мягко и проникновенно, совсем как церковный певчий протодиакон, брал, выводя обертона, низкие басовые ноты. «Миром Господу помо-о-олимся…» – услышалось мне. «А ведь всё так оно и есть,» – подумал я и еще раз перекрестился.
На годовщину смерти отца я издал книгу стихов, и, назвав её «Апреллиадой», нарисовал на обложке шмеля. Бог даст, будет издана и книга в память о маме… С названием я ещё не определился, но в том, что на обложку я приглашу фотографировать синичку, нет никакого сомнения.
За окном моим синичка,
Словно жёлтое яичко.
Посмотри сюда, сестричка,
Я пшена тебе принёс…
Несмотря на то, что стужа,
Со вчерашнего – простужен,
Знаю, что тебе я нужен,
И меня ты очень ждёшь…
Менялась погода, менялось в душе:
Готовилось сложное жизни клише,
И дождь многомерно весь день моросил…
И не было планов, и не было сил
За что-нибудь браться, тянуть и тащить
За найденный кончик толстенную нить,
На что-то решаться и пробовать вновь
Сил не было тоже – пришла Нелюбовь!
Она отрицала, она не брала
С собою оставшихся без попеченья,
Ей не подошло б закусить удила,
Она не владела ключами к спасенью.
Погода менялась, как детский каприз,
Как всякий запрос избалованной дуры.
А дождь знай старался – так,
словно б на бис
Его вызывали – и без фурнитуры,
Без кем-то приложенных к делу бумаг,
Без фактов, без стойких улик надрывался,
Как будто не дождь был, а уличный маг,
Что до волшебства не дошёл, а дорвался
И понял, что чудо ему по плечу,
Что всё удаётся, как по мановенью,
И крепко – так,
словно б кирпич к кирпичу —
На свет пролезало с ним Невдохновенье!
А что же поэт? А поэт ничего
Не мог изменить в этом акте суровом:
Пришла Непогода, а с ней для него
Предстали иными и тема, и слово,
И что-то ещё из того, что потом
Откроется, как номерная потеря…
И всё же поэты не верят в облом,
Как, впрочем, и в чудо поэты не верят.
12 октября 2020
И дождь, и сырость, и туман,
И наша новая невстреча…
Октябрьских облаков кафтан
Сечён осеннею картечью.
И кажется, что не пройдёт
Желанье не желать иного,
А дождь крадётся, дождь идёт:
Чуть остановится и снова…
К такому мне не привыкать
Дождю – как есть обыкновенный:
То высохнет моя тетрадь,
То мокнет с ним попеременно.
Всё происходит у меня
Согласно осени, и право
Моё отныне у дождя:
Иду, сворачиваю вправо —
Вот детский сквер, а вот и дом,
И никогда не забываю:
Здесь та, в которую влюблён,
Живёт и ничего не знает…
О том, что в этот самый век,
Что в этот год и день с ней рядом —
Без уточнений, без оглядок —
Живёт влюблённый человек!
Читать дальше