Александр Левинтов - 4 | Последнее

Моя последняя любовь!
В отчаяньи и удивленьи,
В последних муках вожделенья
И в безнадежном упоеньи,
Вернись ко мне, моя любовь!

Моя последняя мечта!
Ты озари меня судьбою,
Готовой к мужеству и бою,
Зови меня вновь за собою,
Вернись ко мне, моя мечта!

Мои последние слова!
Шепните миру «до свиданья»
И в час обидного прощанья
Не навлекайте наказанья,
Мои последние слова!

Моё последнее желанье!
Останься тем, что и всегда,
Любовь, мечты, слова – гаданье,
Тебя не жду я никогда,
Моё последнее желанье!

Успокоенья нет. Проходят годы.
На стыках рвётся творчества удел.
И мы назло себе и миру всходы
всё ждём от неисполнившихся дел.
Спасенья нет. Уходят пароходы,
гудя прощальные призывы в пустоту,
и кто-то счастье лёгкое находит,
перегоняя сложность в простоту.
Надежды нет. Умчатся все химеры.
С рассудком старым нам возврата нет.
Расслабленным и искренним манером
мы трезвости задёрнули рассвет.
Прощенья нет. Последние вагоны
не нам мелькнут спасительным огнём,
и канувшей мечте на перегоне
не мы сигнал отчаянья пошлём.

А кем же я буду,
когда позабуду
последнее детское слово?
– наверное, снова
средь шорохов крова
учиться надеждам придется…
и лето умчится
беспечною птицей
за синие дали былого…
мальчишку седого,
свободой больного,
увидят под парусом ветры.
Но осень настала,
но сердце устало
бороться с собой и судьбою,
и к волчьему вою,
к последнему бою
трубит надорвавшийся голос.

Мохнатым темным зверем
Навалится тоска,
Мы одинокость мерим:
минуты – на века.

В мрачном застое,
с мертвенным боем,
мерно качается время…
прошлое тонет,
воля уходит,
и надвигается темень.

В куцем полёте
вы пропадете,
мужества сладкие грёзы…
и над пустыней
творчества иней
выпадет в жалкие слёзы.

Мелочь обиды
дружбы забытой
просится в совесть мою…
и над безумьем,
сизым удушьем
ветры несчастья поют.

Мохнатым темным зверем
Навалится тоска,
Мы одинокость мерим:
минуты – на века.

Весенние ветры свободы
проносятся над ноябрём.
Не глядя в прожитые годы
и в мрачные дни непогоды
под парусом счастья идем.

Веселье открытого моря,
богатства подводных глубин
развеют и скуку, и горе,
подарят волшебные зори
над радугой северных льдин.

Волна золотого забвенья
уносит мечту по волнам.
Лихое морское похмелье —
от пут суеты избавленье —
богами даруется нам.

Священные узы надежды
разбросаны по берегам.
Мы стали другими, чем прежде.
И пущен стакан по рукам,
и рвутся сомнений одежды:
фиеста летит по волнам.

Еще цветет дворовая сирень.
И тишина. И больше – никого.
Часы стоят. И ночь стоит как день.
Жизнь переходит в фазу имаго.

Друзья ушли, уходят и уйдут
В туман небытия, в мои воспоминанья,
Покинув тихо брошенный редут,
Меня оставив жертвой на закланье.

Туберкулезная погода на дворе.
Июнь знобит в рассветной лихорадке.
Я предаюсь мечтательной игре
С античной барышней по имени Ананке.

Река течет пять метров в секунду,
Ледник те же метры – в месяц:
Скорость реки в две тысячи шестьсот раз выше.
То, что течет рекою,
Достигнет моря через два с половиною дня —
Это нескоро.
То, что течет ледником, —
Через один и шесть в периоде год —
Это тоже нескоро.
Законы теченья одни,
И мы все умрем в океане.

Шелести мне, береза, листвою
про рассветы ушедших годов,
про весну очертя головою —
это шелест я слушать готов,
чтоб забыться с кровавой зарею
меж высоких и дальних хлебов.

И неистовой песней прольется
бесконечная русская грусть,
где безжалостно бьется и пьется,
где «прощайте» равно «позабудь»,
а над тонкой жердиной колодца
обрывается в космосе Путь.