Александр Левинтов - 4 | Последнее

Они висят в пространстве,
во временах и странах,
контрастные природе,
ненужные судьбе.

Мосты – это контакты
меж берегами братства,
мосты – константы судеб,
конструкторы путей.

Кружатся бельмы чаек,
стучат доской машины,
шуршат прибой и стрежень,
мигает светофор.

А я сижу на дзоте,
простреливаю взглядом
очарованье ночи
и саван бытия.

Мой мост, мой красный посох.
Тори мой путь отсюда,
из этого чужого
в чужое никуда.

Березовые сосны,
плакучие малины,
обструганные доски,
бурлящий водоскат.

Немые калевалы,
неслыханные мифы,
дождей седых стенанья,
рассветов благодать.

Взойду на мост ажурный,
горящий от заката.
В струю времен и странствий
вгляжусь и погружусь.

Прощай, прости и помни,
свершенное тобою.
Сжигать мосты? – зачем же?
не все ведь Рубикон.

Стихи все реже, проще, плоше,
Все меньше страсти и любви,
дел – горы, праздники – в пригоршнях,
и счастья тени – позади.

Из тонких кружев восхищенья
текут стихи. Порвалась сеть.
Кругом – болезнь и утомленье.
И нет желанья жить и петь.

Легко и весело —
Едва это возможно.
Вино и месиво —
Истошно, вьюжно, ложно.
Нет места прочности —
Тончайшие детали.
Огрехи, сложности —
Всё поглощают дали.

Сызрань утром рано:
Ни души, ни огонька, ни зги
Словно кто-то из последних спьяну
Расплескал по станции мозги.
Снегом крыши крыты,
Ветер стонет-свищет: «пропади!»

И под шубой бьется
Горестное горе,
Даже дым не вьется,
В каждом – вор на воре,
Только пусто в доме,
Хоть шаром кати!

Три собаки мелко
Протрусили тропкой,
Город замер в стельку
За субботой горькой.
Зябко аж в купейном:
Постоял немного – проходи!

Поезд вползает в московские дебри.
Дрязги и дребезги,
пух с тополей,
в недрах гаражно-барачнейшей мерзости,
сидя на ящичной таре: «налей!»

Мало знакомые, жрущие мало:
«Нам независимость – но от кого?»
Скользкие рельсы, зловонные шпалы,
старое, в мухах и смраде говно.

Город меняется, красится, пудрится:
бывшие красные – разных цветов.
Водка за сорок, копченая курица,
больше безмолвия в скудости слов.

«Выпьем за Родину! Выпьем за Сталина!
Выпьем за наши грехи и дела!»
Под тополями – асфальта испарина,
а по асфальту – тачки кидал.

Город богатеньких – город для бедненьких,
для не нашедших судьбу и себя,
золото – органам, гривенник медненький —
нам по карманам, мелко звеня.

Смутно и тошно о будущем спорим:
«Что, докурили? Тогда наливай!» —
«Ох, вы дождетесь, укрывшись заборами!» —
«Будет тогда и у нас Первомай»…

Золотые шары, золотые шары,
Я бреду по пыли и брусчатке,
Надо мною – кресты, купола и шатры,
А за мною – грехи-опечатки.

За домами в садах яблок спелых пейзаж,
В каждом кружеве собственный норов.
И от взглядов косых, воровства и пропаж
Глухота непроглядных заборов.

Вспять по времени улиц неровных волна,
В детство, в прошлое наше земное,
И покойна душа и свободой полна:
Я вернулся. Я в мире с собою.

– Ну, стучи же, ради бога!
ты ж получку получил —
от Лубянского порога
никогда не отлучим.

Рожа в пене, грязны мысли,
партбилетом греет грудь…
Посадить, угробить, выслать —
многим приготовлен путь.

На Рублевке и под Сочи,
всюду гнезда себе вьешь…
и воруешь, что есть мочи,
и, конечно, много врешь.

Любишь Богу помолиться,
рук от крови не отмыв,
чтобы видела столица:
жил и долго будет жив.

По сортирам всех чеченов
потопив и рассовав,
ты готов, круша измену,
всех лишить свобод и прав.

Или, может, ты дворовый
из отпущенных?.. Ну, что ж!
Случай тоже уж не новый —
не робей, не пропадешь!