Александр Левинтов - 4 | Последнее

я падаю, я постоянно падаю,
не держит пьяненькая твердь,
в Тамбове, Кинешме и Падуи
упав, рискую помереть,
земля подножками балỳется,
я навзничь падаю опять,
дома вращаются на улице,
упал – и сразу тянет спать,
а в небе звёзды – им до лампочки,
а, впрочем, это – фонари,
столбы – как спичечные палочки,
а может, то луна горит?
и мне легко лежать, раскинувшись,
и размышлять о суете,
сошелся свет от свечки клинышком,
как на татами каратэ…
что ж я опять на ровном падаю?
друзья забыли обо мне,
я где, в Тамбове или Падуе?
– нет, я себя нашел в вине

Успение… мне не успеть за Нею,
в туман дождливый медленно смотрю
и тихо, под тоску души, пьянею
пока кадят закатную зарю

и вин моих несметных вереницы,
и вин, испитых вёдрами дотла, —
теперь уж никогда мне не простится
измятой жизни порванная мгла

уходит всё – пройдёт и то, и это,
и надо мной гудят колокола,
нетрудно быть гулякой и поэтом,
пока тебя Мария берегла

Она успела – мы осиротели,
чуть зажигается прощальная звезда,
а впереди – холодные метели
и безутешные просторы – навсегда

осеннее пиво ненастьем разбавлено
осеннее пиво копчёною мойвой украшено,
и плавает в баре над лампами дым —
с друзьями, в тумане давно мы сидим

все темы и споры давно нами пройдены,
все копья для диспутов вдребезги сломаны,
мы тихо и молча будвайзер сосём,
неважно, нас много иль только вдвоём

а годы летят, наши годы к циррозу летят,
и девушки, честно, на нас не глядят,
и нам всё спокойней и тише без них,
ну, что ж ты, товарищ, заснул и притих

пусть рядом от раков одна шелуха,
нас снится, лишь снится жена и уха,
затылок и брюхо всё толще – и тут
сорочкам и брюкам, приятель, капут

и вновь – накати, накати:
в середине ль, в начале пути —
ты себя осади, обуздай,
ты примерно и в меру поддай!
и забудь
про непройденный путь…
всё пока впереди – бури, дрязги, дожди,
и на всё, что пройдёт, наплевать,
потому что его не понять, перемать,
завтра будет опять —
даже, если не спать…
мы живём очень мало – сейчас,
ход истории – он не для нас,
растворись, остаканься, проснись —
в настоящем рождается мысль,
в настоящем – душа,
в остальном – ни шиша…

я добавляю
к тонику джина,
лайм отжимаю:
славная мина
от суеты и ненужных забот,
чуть только выпил – сразу не тот,
сразу мечты и слова потекли,
я отрываюсь от грешной Земли,
с каждым глотком —
выше и выше,
вон полнолуния мертвенный ком
чуть зацепился за плоские крыши,
дальше – планеты,
как их там звать?
счастья приметы
не сосчитать…
что ж вы? – прощайте,
в мыслях прибой,
строчки на сайте,
муза со мной…

доброе виски пахнет болотом,
пахнет туманом, гарью и пόтом,
в сумерках пьётся, полночью бродит
по звонким стаканам и колобродит

доброе виски из хересных бочек,
перед камином, рождественской ночью,
в клубных мечтаньях прокуренной трубки,
в клубных собраньях, под запахи утки

доброе виски – добрые люди,
за добрым бокалом никто не осудит,
всё выразительней утром похмелье,
всё благородней и значимей зелье

Новогодние хокку

один, все спят,
в новогодней луже застряла
мнимолетность

где-то далеко
бамбук в снегах шепнул
про бренность бытия

блюз снежинок
мне напоминает
о близкой смерти

все только промельк —
эти горы, города,
мое дыханье

цветы в ночном окне
не просыпаются, устало
бредут по небу мысли

Снег идет как эмиссия денег,
хрустит и пахнет свежими банкнотами.
«Шла бы ты домой, престипома» —
говорит Дездемоне Пенелопа,
панельной соседке своей.
Хоп, хей хоп, хари кришна!