Георгий Поспелов - Время и любовь. Стихи о нас и вас

разгул стихии, психоза.
Случается и землетряс,
дошёл, гад, из Мьянмы.
Коляска – вперепляс,

ух-трах об стенку —
кататься стала сама,
бух-бах о другую…
такие вот дела.

О, Калькутта!

Стихийные драмы-бедствия.
И социальные есть.
Забастовка – все закрывают
всё, получив весть.

Лавчонку не закрыл – разобьют.
Такая логика куцая.
На площади миллионный митинг:
«Да здравствует революция!»

Безмерно левые сильны.
Визжанье, тявканье собак,
которых привезли на выставку.
Запрет. «Буржуазная» как-никак.

О, Калькутта!

Торговли гомон на рынках…
В порту гудки кораблей,
гуденье портовых кранов
морякам всего милей.

В саду Ботаническом услышь
неумолчный птичий перезвон,
коленца, перестук, пересвист,
тональности и низкий тон.

В разных кварталах города
акцент – армянский, сикхский…
Особые есть улицы:
контрабандная ― любой материк

представлен, не надо вопросов.
Обезьянья – визга перебор
у сверх наглых попрошаек
и книжная – находок восторг.

Не как в других городах,
везде, везде, везде
на стенах лозунги, лозунги…
запутаны… о народной судьбе…

О, Калькутта!

Мечети, храмы, церкви…
«динь-дон» – колокольчика звон…
козла блеянье – принесён,
как водится, в жертву он

в индусском храме. С минаретов —
надрыв муэдзинов-чтецов…
В соборе – пение хора…
Журчанье воды и цветов —

на каменный фаллос их
в молельне Шивы льют
девушки и женщины,
благословенья ждут.

Мать Тереза, в ореоле
локальной славы, теребит,
крикливо отдавая приказанья,
сестёр Божественной Любви:

они в Миссии вышивку,
плетёные корзинки продают.
Храм Дурги – праздник
трезвона и света приют.

Во имя воинственной богини
гремит огней фейерверк…
пальба пулемётная хлопушек…
ракеты взлетают вверх…

оглуша́т-ослепят бомбочки…
добавит барабан… Почто?
Идёт любимая всеми
война. Не гибнет никто.

О, Калькутта!

Говорят, в Калькутте ничего
не меняется. Отчасти так…
После мировой славы
матери Терезы бедняк,

как был, так и есть бедняк.
Тридцать лет без отставки —
коммунисты. Без революции.
Метро не убавило давки.

Калькуттского быта звуки —
восточная просто симфония —
особые, изменятся нескоро.
Однако, для кого-то – какофония.

Взглянуть на город-призрак?
Приезжайте туристом. Красоту
почувствовать? Поживите в нём.
А вмиг и сразу – невмоготу.

Пока же скорбь и радость
заодно, правы́-неправы́.
Смеясь, радость подмигнула.
Мигните ей и вы.

О, Калькутта!

За что карает
зловещая судьбина?
Миллионы гибли
в голодную годину…*

Уснули… и больше
не проснулись…
селеньями, семьями…
немногие остались…

шакалы, грифы,
собаки одичавшие
обгладывали мясо
у смертных умиравших…

раздутые трупы
в холерном райке…
плывут трупы,
плывут по реке…

старались люди —
сколько их, драм —
дойти до Калькутты…
и гасли там.

Не выпросишь риса —
за слезой слеза —
тускнели навеки
молящие глаза.

* В 1943 году в Бенгалии умерли от голода три миллиона человек. Об этом бедствии услышал, имена… места… конкретные, в деревушке, где жители, маленькие ходячие скелеты, обтянутые кожей, казалось, не оправились и тридцать лет спустя. Бенгалия, единая тогда, снабжалась рисом из соседней Бирмы. Когда ту захватили японцы, поставки прекратились, а у себя – неурожай

Посольский приём. Индианка
вся в злате без огрехов,
глаза никак не отвести —
кило ценных доспехов,

оружие женской атаки.
Сияньем улыбки, украшений
у всех вызвала любовь.
И зависть… После свершений

фемина убитая в грязи
без украшений лежала.
Мильонный сказ в истории
презренной грязи металла.

Не ври, дух глупости,
и сгинь, кривотолков дружок,
вещай, петушок, ветряной
божок, откуда ветерок,