Георгий Поспелов - Время и любовь. Стихи о нас и вас

Стоохватный баньян
развесил корни свои.
Вблизи, в роще манговой,
прохладно так внутри.
Летят знакомым клином,
курлычат грустно журавли,
зовут тоскливо, конечно,
в другой конец Земли.
Шушукнул важно ветерок:
«Полёт в вышину суров…»
И снова… душно… влажно…
жарища – будь здоров…

А вот, нарушив тишину,
орёл смакует добычу.
Остатки дрофы ждут.
Таков у них обычай.

Со свадьбы к мужнину селу
несут в простом паланкине
чету разомлевшую —
никто шутки не кинет.
Их ждёт будущий дом
среди бамбука, тростника,
бочком к реке прижался,
нырнёт – толкни слегка.
Вовсю идёт работа:
гончарный трамтарарам,
в поту, кузнец устал,
ступает брахман в храм…

На рисовом поле (рис
здесь – основа, суть)
крестьянка прозрачным сари
прикрыла открытую грудь.
Два стада вялых буйволов
проводят с гиком вброд:
для всех минутная отрада —
уйти в прохладу и вперёд.
Четыре бенгалки стройные
стирают, по пояс в воде,
судачат местные русалки:
и что, и как, и где…
Весёлые шутки… беспечные
смешки… забавная простота…
у берега – детская качалка…
неэкзотическая красота…

Столичного блеска нет.
Дворцов запущенных рты
о славе былой бормочут.
Давно немощь нищеты

усталый гложет город.
Он стонет по ночам,
не позволяя своё сердце
убить проблемам-палачам.

На крепких плечах миллионный
тяжёлый груз беды,
и только прибывают люди,
спасаясь от большей нужды.

О, Калькутта!

И снова день. Жить-то
потребно, выслужить гроши.
Подбадривает друг друга,
весёлым словом смешит.

Город в полный голос —
язык ещё как богат —
кричит о превосходстве
огромной Индии вдогад.

О, Калькутта!

На улицах неистовый шум:
бряца́нье машин, скрип
телег дребезжащих,
повозок визг и хрип

клаксонов рикш, треск
мотоциклов, велозвонки…
А скорость кто определяет?
Неспешные самые ездоки.

Мычит в центре улицы
корова. Нет прощения —
на неё посмели наехать!
Ну просто нет уважения.

Прохожие на панели смеются,
свистят на все лады,
снуют вдоль баррикадок
торговцев, которые горды

своими часами, цветами,
камнями ценными… «Покупай!»
Вокруг факира – толпа:
«Так… так… давай…»

Тут же на улице воняет
неубранного мусора гора.
Копаются вороны, нищие…
Привычно их не замечать.

Кастрюли бряцают – еда
ресторанной совсем не хуже.
Накормят вас пирожками,
посуду вымоют в луже.

О, Калькутта!

Цинично-похабное место —
борделей, кабаков район.
Детишки проституток – там же.
Секс-маклер притаён,

проповедником оглушён.
Кряхтенье борцов, мочи́
урчанье у стены —
мужское право. Молчи.

Несётся страшная брань —
пьяница горький, чтоб ему,
споткнулся о дохлую собаку
и тут же забылся в дрему.

По радио песни хинди
гремят по всей слободе,
серьёзные бенгальские —
на концертах… не везде…

Внезапно музыка прервалась.
Бууууууух-ух – другие басы…
электроэнэргию отключили.
Надолго. На долгие часы.

О, Калькутта!

Игру продолжили уличные
музыканты. Не огорчили…
Бренчанье ножниц цирюльника,
тягучий скрежет точила

и рёв угрюмого скота…
Как расслышать шуршанье
и шелест складок сари,
нарядных по-фазаньи?

Прислушайся! Лучше приглядись.
Звучание грациозней тогда.
В парке – аромат цветов,
голубок милых воркотня.

Мальчишки их прогнали…
Влюблённые по аллейкам,
эмансипированные,
обнялись на скамейках,

вертлявые и крикливые.
Эхо протяжных гудков
пароходика на реке Ху́гли
смирило невест, женихов.

О, Калькутта!

Дожди – привычное явление:
всплеск-бульк вразлёт…
сандалий хлюп-хляск…
А как сильней ливанёт:

журчащий поток вмиг
смывает, беги, не топчись.
Бывает, льёт сутками.
Коль наводнение – берегись:

машина встала в воде.
Мужик, по виду идиот,
колотит по ней молотком —
хрясь-трах – и добьёт: