Дмитрий Гринберг - Книга верлибров

Зеркало созвездий
в самом зените своей жизни.
Курорты заблудших душ
закрыты на ремонт.
Уже, скажем, «не сезон».
Крики волн не дают уснуть.
И только под утро они устают кричать.
Шквал криков
размыл берега вод,
и, холодная как мрамор вода,
вышла из своей тюрьмы,
и пошла кочевать
по длинным серпантинам Крыма,
оставив на ремонт
свои следы…

Слепой сел в лодку, он пытается уйти.
Уйти от неминуемого. От неминуемого
можно уйти, лишь надо всё забыть.
Он ищет новый дом, странствуя
по реке. Странная птица,
оказалась с ним в лодке.
Путешествует с ним – так, заодно.
И пёс поводырь на длинном поводке —
он держал его в левой руке.
А вот и дом. Он заброшенный —
это даже хорошо!
– Я никому не помешаю.
Сказал он своей собаке,
и та повела его,
как будто зная дорогу.
Слепой заметил, как в дом проникла
коварная чья-то тень.
Она не видит слепого.
Тень и есть слепой.
А собаки и вовсе нет…

Обменяемся историями,
как браслетами —
на память.

Человек в черном цилиндре,
постоянно идущий за мной,
это моё воображение,
фантазия или иллюзия!
Разве смог бы без него я представить,
что моя душа,
как воздушный шарик,
где написано:
Мне не нужны ваши колкие шутки!

Не думай, что ты хуже меня…
Ты всего лишь – «по»…
Половинка от поэта.

Ты такая чистая,
как родниковая вода.
Найти тебя очень сложно,
но если нашел,
то привыкнуть к другому —
уже нельзя…
Покорить тебя практически невозможно,
потому что ты дикая.
Но без тебя долго
нельзя прожить.
Ты как жизнь,
как вдохновение и безумие!
Вот только ты капаешь
своими каплями изумрудными
и уходишь от меня —
удержать тебя нельзя.
Перебирая ладонями,
пытаясь оставить тебя
хоть немножко,
но тебя всё меньше…
И совсем уже нет.

Пройдет, не смерть ведь это, —
лишь изъян.
Любовь в глазах твоих
для меня выцвела.
Пусто.
Как и на бульваре Капуцинок
нет обезьян.
Смешно мне, однако.
Лысина идиота привлекает тебя!
Коленом
мою голову не назвать.
Извини!
На нежность я был грешен.
Хочу на руки твои взять и упасть…
Держи меня медного.

Гуляю
по мостовой мыслей,
выложенной
из кусочков обид и раздумий.
Воздух гудит
от взмаха крыла —
такая густая здесь тишина.
Впереди виднеется лес людей,
растущий с каждым шагом.
С них опали листья.
С ними осень близко.
Со мною весна рядом…
Влечет за собой беседы
грядущий вечер,
где утонул бы моих мыслей
тихий стон.
Но их украл бесчестный вор…

Ты незнакомая мне луна —
зачем прельстила меня —
грешника?
Святым не быть с тобою.
И мне недолго
суждено с тобою быть.
Заставишь волком
от безумия
в холодной ночи
перед тобою выть.
Ласки твоей не видеть мне,
даже простуженной ночью,
даже в лихорадочном сне.

Спрятал в карман время песком. —
Успокоился, —
думал, что хозяин его…
Глупым был – забыл о свойствах времени —
карманы протёрлись от него —
и незаметно у меня
неукротимый
песок
весь
высыпался.

Это всё серые будни,
серые будни – серее волков.
На картине заснеженных лесов.
Ели
стыдливо присыпаны белым.
Сосны
зеленым сверкают местами.
А облако – белая птица из сливок,
которых не хватает к черному чаю.

В ночи
тише и тише бормочут часы.
В мечты ведут невидимые мосты.
Мальчик упал в подвал
детских сновидений.
Вскочил.
Не желая тревожить
сумасшедших привидений.
Лучше бы по стуже пройти на улицу,
что дождь
намочил
лужами.
И гулять до восхода светил,
раз детям
снег не запретил.

Притупил чувства
для остроты ощущений.
Пишу только о том,
что мне близко —
кроме чувств
мне ничего неизвестно.

Ломаются кости как ветки, моей усталости.
И твоя беспомощная нежность
меня сводит с ума.
Срывай все плакаты, где написано: я люблю!