Дмитрий Гринберг - Случайная встреча

И руки взлетают,
и снова слеза,
Мы смотрим друг другу
в немые глаза…
Прощанье,
прощанье,
прощанье – агат!
Изумруд поцелуя…
уже —
не обнять.

Не была ты никем для мира,
Я дал тебе миро.

Словами ноги тебе обтёр,
Слезами разжёг костёр.

И прятал от рук твоих гвозди,
Себе же вбивая в кости.

И ждал неизбежно распятья,
Чтоб броситься жадно в объятья.

И всё ты мне это простила,
Давая верёвку и мыло.

И, как в ветхой нóчи Христа,
Ты коснулась устами уста.

мне не простить поступки,
твои уходы вечно на…
туда, налево, – проститутки…
а за тобой война.

Иллюзий каверзная нежность
Касаний рук мне не нужна!..
А только быть с тобою вечность,
Где ты, как яд, со мной нежна…

Пройти туда, где стон объятий
Уже в молчании затих.
Где каждый первый – неприятель,
Где видно звёзды слов твоих…

Ни поцелуев мне не надо,
Ни жар измотанных ночей.
А лишь пройти у врат, где сада
Прохлада льнёт ко дну очей.

Однажды время наступает
И хочет рыба воздуха вдохнуть.
Дельфины так плывут на берег,
А люди – на войну,
Или идут в кровать,
Когда близки так к часу ночи.

Смотрю картины – старый Иоанн
Креститель в красной багрянице
Встречаться мог твоим глазам
Подобно птице

Подчас смотрю на старый камень я,
И там лицо в узорах вижу.
Такое же на мраморе – Пьета,
И где-то выше

Когда я книгу старую читал,
Мерещился на всех страницах
Лица, лица твой мраморный овал,
Что вечно снится

Его Шекспир, как всех давно каприз
Вписал в трагедию, припомни!
Там пальцы двух пред смертию сплелись,
Как будто корни

И я найду столетний царский дуб,
На нём оставленные шрамы —
Слова влюблённых; пара юных губ
Не станут нами

На всём твоя оставлена печать —
Как лекарь ты врачуешь людям раны
Весной ты будешь снова распускать
В саду каштаны

В тебе есть что-то от Марлен,
Во мне есть что-то от Ремарка.
Твоих объятий жуткий плен
Казнил меня, как будто арка.

Твоих волос весь водопад
Обрушен вниз, и как у сфинкса,
Загадок полные глаза стократ
Печальней камня обелиска.

Похоже, время, сделав круг,
Все возвратив назад пугливо,
Забыло дать коснуться рук
Ожившим вдруг необъяснимо.

Тебе молюсь, как раб, пред ночью казни,
Чтобы услышана была моя мольба,
Я вопля не издам, – что крик когда
Весь труд мой стал отныне праздный.

Вот ты летишь на страшной колеснице,
И молнии сжимаешь ты в руке.
Но мне не быть, как той свободной птице,
Что видит мир, как тучу, вдалеке.

Она предвидев шторм и непогоду,
Свернет тотчас в затихшие края.
И избежит с небес паденья в воду,
Чего не смог предвидеть я.

Я – мрачный лев, не зная страха веры
В позор и поражения – распят,
И как двуногий зверь остервенелый,
Молчу, чтобы с колен своих привстать.

Мучительней твоих горящих глаз,
Что смотрят на других, и мне дают отказ,
Как беднякам, что просят хлеб и милость,
Как будто мне любовь твоя приснилась,
Как будто я в назойливом бреду
Придумал день и завтрак на пруду,
Где ты шутила, плакала, смеялась,
Куда собака с нами увязалась,
И подбегала, лаявши, подчас,
Чтобы еды добыть у добрых нас, —
Придумать сложно мне для сердца пытку.
В твоё же не войти, как в узкую калитку
Мужчине тучному, любившему поесть.
Но габариты – злая шутка, злая месть.
И ты меня по самый край, едва наполнив,
Любовью, нежностью – сказала вдруг: уродлив!
Уродлив голос, взгляд, лицо твоё немое.
И умерло тотчас на свете белом двое —
И я, и ангел – от любви твоей хранитель,
Которому не удалось спасти обитель
Надломленного сердца моего,
В котором ты, как кровь, как вещество.