Антонов А.И. и Полилова Г.Ф. (1959)
О социальной лирике 60-х гг.
Так вышло, что стихам моей молодости довелось сохраниться до старости нынешней. В них правда тогдашних моих чувств и мыслей, смятения души – может и не зрелой, но загнанной в угол внешними обстоятельствами советского жития-бытия. В стихах попытки преодолеть отчаянье, стрессы, попытки снять диссонансы, вызванные угрызениями совести и злостью на себя самого, затравленного системой подавления своевольности… Сегодня в социологии в ходу новые средства исследований в том числе контент-анализ различных текстов, также литературных. Мои творенья 60-х годов в таком случае подходящий материал для понимания стихотворчества как облегчения затравленной души. Но в продуктах этого катарсиса обнаружилась моя нереспонсивность к идеологическим требованиям той поры. С 1965 до 1970 г. я «писал в стол» по инерции, ради погашения личностной напряженности, для умиротворения себя. Одновременно происходило медленное погружение в новую активность, вживание в роль социолога, в социологические и демографические исследования. Тем самым стало угасать и сошло на нет мое потаенное творчество. Его реликты можно считать частью «теневой», или неофициозной поэзии, которая наряду с диссидентской и легальной советской литературой внесла свою запоздалую лепту в картину общественного менталитета той поры.
Октябрь 2018
Везде чужой, где я не объявлюсь,
всегда один, как язь на леске, вьюсь,
весь на виду —
взят на прицел
в пейнтболе жизни —
чтоб чистым быть не смел!
1997
Серого неба сырость
облачной раной саднит
горькая нам дождливость
города лижет гранит
все затаили дыхание
ждут что загнется циклон
нет у промокших зданий
сил нет стоять у колонн
там за туманностью мокрой
где мириады мокриц
для сбора сухого оброка
просыхает бессмыслица лиц
здесь без надежд на спасенье
скользкие чресла толп
даждь нам днесь из дождей
воскресение
чтобы зноем ошпарило лоб
Москва – Кожухово, 1959
«В полыханье голубого пламени…»
В полыханье голубого пламени
павильонов спиртного огня,
гномы – «голубки Дуная»
плавились
никого за гибель не виня
но тянулись к стойке
чтоб под парусом
распластаться без оков
спиритическим папирусом
и с улыбкой во весь рот
АЛКО
Кожухово, 1960
«Сквозь тюль и фикусы – ночь…»
Сквозь тюль и фикусы – ночь
мрак негрее негра
глухая чернота углов
расходятся истрепанные нервы
завязанных
узлом
умов
и вдруг луна арбузной
коркой
зависла
среди звездных трасс
нам нужен
страж оконных створок
за всеми – зоркий глаз
Кожухово, 1959
«Разбрызганные полосы дрожаний…»
Разбрызганные полосы дрожаний
в мозаике дождливых дней
где однолико множество теней
и в каждом фонаре сияет Каин
в сгущенной черноте болотной выси
недосягаемый завис покой
следы здесь чьей секретной миссии
здесь возле свалки городской?
Кожухово, Сукино болото, 1960
«Утром черным открываю веки…»
Утром черным открываю веки
после утомительного сна
тело ноет у калеки
голова кошмарами полна
выпив на дорожку чаю
чай московский вечный чай
в холод моссоветский выползаю
волочусь на «шарик» где трамвай
ни земли ни неба не увижу
мгла втемяшилась в дома
как я это утро ненавижу
ненавистна как мне темень-тьма.
«Шарик» – завод ГПЗ, 1959
«Вот ночи хищная бездонность…»
Вот ночи хищная бездонность
в ней ищет света мотылек
ищет на свет хотя б намек
души затюканной бездомность
И не укладываясь в рамки
даже стоклеточной доски
она попав в углу в тиски
все продолжала рваться в дамки
устав о стенки клетки биться
взяла и поддалась тоске
и было отчего доске
стоклеточной развеселиться
1962
«Везде одиноко пойдешь ли ты в сквер…»
Везде одиноко пойдешь ли ты в сквер
на площадь в кафе куда как захочется
если подсчитать много окон в Москве
еще больше в Москве одиночеств
сначала не ведал ходил и искал
душу в толпах молекул
но где она точно такая тоска
где точно такой же калека
потом в голове засело поэт
ходишь гордый непризнанный
а за душой всего-то куплет
и то не свой а слизанный
бредил поэзией как бредит колун
березой не срубленной в жизни ни разу
рвался на пик окрещенный Парнасом
не знал каково там сидеть на колу
Читать дальше